— Ой. — Произносит она. — Мне опять нужно в туалет, простите.
— Конечно, идите. — Отпускаю её я. — Главное, не забывайте про банку. Мы должны взять ваш камень на исследование, это очень важно для того, чтобы понять, что вызвало его образование, чтобы…
— Чтобы назначить диету на будущее. — Заканчивает за меня девушка. — Я знаю, я уже погуглила.
На её щеках опять проступают эти милые ямочки.
— Всё верно. — Подтверждаю я.
— Хорошо, я пойду. — Она отходит от меня на несколько шагов. — Мне ещё нужно успеть загадать желание до его появления на свет.
— Идите.
— И, доктор! — Алиса снова оборачивается.
— Что?
Я сглатываю.
— Обещайте, что повесите мой камешек на свою доску почёта!
— Хорошо. — Смеюсь я.
Она семенит в палату, а мне остаётся только заняться остальными делами и ждать новостей.
Но доброе известие приходит лишь к полуночи: Анфиса Андреевна является ко мне в кабинет с контейнером: «Вот, Кукушкина, наконец, разродилась».
«Слава Богу» — думаю я.
Разглядываю содержимое контейнера на свет, и тут же приходит неприятное осознание: теперь мне придётся выписать пациентку. Очень жаль, потому что мне нравилось видеть её каждый день.
Но я, хотя бы, не буду больше её врачом. И мы, возможно, ещё увидимся — двенадцатого октября. Или нет? В любом случае, я ещё не решил, зачем туда пойду. Если пойду.
23
Я точно не умею загадывать желания. Звезда ли падает, камень ли идёт, или просто задуваю свечи на торте — не умею, и всё.
Другая загадала бы новенькую шубку, сумочку из весенней коллекции Gucci, мужика побогаче или круиз на Канары, а у меня от необходимости срочно выдумать желание случилась паника, и все мысли из головы повылетали!
И нет бы, загадать себе женского счастья, а ребёнку папку нормального — заботливого, доброго, нежного, так я брякнула, сидя на злосчастной банке: «Пусть всё будет хорошо!»
Глупая.
Ну, какое «хорошо», Алис? Что, вообще, это «хорошо» значит? Проснулась, и ладно? Уже хорошо? Или чтоб погода хорошая, а пособие на малыша до размера приличной зарплаты повысили?
«Хорошо», блин…
На самом-то деле, мне сейчас важно лишь, чтобы ребёнок после всех этих переживаний и приключений здоровым родился. Чтобы нас с ним с квартиры не выперли, когда я потеряю работу. Чтобы со мной всё хорошо было потому, что у моего крохи больше никого нет, кроме меня — и мне нужно быть здоровой, сильной, позитивной — для него.
«Хорошо» ей захотелось… Э-эх! Бестолковая!
С утра меня осматривают, берут анализы, проводят исследования, а я не знаю, чего ждать дальше. Боль ушла, но я понимаю, что теперь мне незачем оставаться здесь дольше.
Скоро меня отпустят домой.
— А где доктор? — Робко спрашиваю я у старшей медсестры.
— Он на операции. — Объясняет она. — Садись, измерим давление.
— Вы сказали ему про камень?
— Да, ещё рано утром. — Женщина смотрит на меня исподлобья.
Так смотрит, будто пытается прочесть в моих глазах что-то такое, в чём я боюсь признаться даже самой себе.
— И что он сказал?
Она закрепляет манжету на моей руке и перед тем, как начать нагнетать в неё воздух, отвечает:
— Не переживай, отпустит тебя сегодня. Посмотрит все анализы, и если всё хорошо, то поедешь домой. Зачем тебя здесь держать?