— Я… да… — с трудом мычу я и подтягиваюсь в постели.

Сажусь.

Пытаюсь вспомнить подробности прошедшей ночи. Спину ломило так, что едва стало легче, как я тут же отрубилась.

Щупаю поясницу. Боль уже не такая противная и изматывающая, но она всё ещё тут. Похоже, просто дала мне передышку.

— Как себя чувствуете? — Интересуется Людмила.

На удивление, я ощущаю, что это утро — лучшее за последние несколько суток.

— Неплохо.

— Болит? — Она кивает куда-то в сторону низа моего живота.

— Немного. — Отвечаю я.

В палату входит медсестра с термометром. Я подставляю запястье, но она всё равно по привычке «стреляет» мне прямо в лоб. Я тут же вспоминаю эту сестру: как стало понятно ещё позавчера, она не отличается вежливостью, много не болтает и все манипуляции выполняет максимально резко, отрывисто и грубо.

Показав результат измерения Людмиле, женщина так же молча удаляется.

— Вадим Георгиевич перед уходом попросил измерить вам температуру. — Поясняет врач, делая пометки в своих бумагах. — Всё в норме.

Так он был здесь? Вот почему я слышала его голос?

— А который час? — Спрашиваю я, подавляя зевок.

— Половина седьмого утра.

— О, ясно.

И тут же понимаю: «перед уходом» означает, что сегодня я не увижу красавчика.

— А вы, правда, та самая Алиса Кукушкина из журнала «Manner»? — Вдруг выдаёт молоденькая врач.

Я не селебрити, и обычно меня не узнаю на улице. Моё имя указывают под заглавием колонки и сопровождают нелепым фото восьмилетней давности, на котором я больше похожа на деревенскую Дуньку, впопыхах собравшую волосы в подобие метлы. О-о-о… вот почему она меня узнала: я как раз сейчас так и выгляжу!

— Да, это я. — Скромно отвечаю ей.

Надеюсь, она не будет просить у меня автограф? Их обычно раздают авторы чего-то стоящего, а у меня так: интервью, заметки, мысли о жизни, подборки звездных фотографий и прочая ерунда.

— Скажите, а вы действительно знакомы с Никитой Дубровским? — Загораются её глаза.

Для врача она не слишком-то сообразительна. Неужели, действительно думает, что я брала у него интервью по телефону?

— Знакома. — Подтверждаю я.

На языке остаётся противный привкус горечи.

«И ещё как знакома, к несчастью».

— И какой он? — С придыханием спрашивает девушка.

Делает шаг, подтаскивает стул к моей кровати, садится.

Передо мной проносятся воспоминания обо всех наших встречах, прогулках, тайных свиданиях, а затем — наше последнее решающее интервью, в котором Дубровский отвечает, что не просил меня беременеть и требует убраться из его жизни.

— Какой? — Она едва не дрожит от предвкушения.

Я сажусь удобнее, подтыкаю одеяло, а затем поправляю волосы.

— По правде сказать, он… гей. — С серьёзным видом сообщаю я. — Только т-с-с! — Подношу палец к губам. — Я рассказываю это вам по большо-о-ому секрету.

На самом деле, в моём словарном запасе имеется более подходящее слово для Дубровского, но, пожалуй, оно напугает нежную Людмилу.

— Серьёзно?! — Она чуть не подскакивает на стуле.

Бедная девочка выглядит так, будто ей только что сообщили, что Деда Мороза не существует.

— Тише, тише. — Прошу я. — Имидж и всё такое, понимаете? Никита — талантливый актёр, но он слишком труслив, чтобы признать такое. Вы знаете, он очень сильно страдает от того, что не может открыто сказать всему миру, что он гей.