А по ночам она оставалась одна в комнате, которая видела все волшебство и всю боль ее брака. Чтобы воссоединиться с Джефом, она возвращалась мыслями к тому незабвенному году, к страстной, безграничной поглощенности друг другом — это было лучше, чем думать о сомнительной встрече в ином мире; часто она просыпалась и лежала без сна, мечтая вновь ощутить рядом это присутствие, лишенное души, но не дыхания, все еще остававшееся Джефом.

Однажды в середине дня, через полгода после его смерти, она сидела на веранде в черном платье, которое лишало ее фигуру даже малейших признаков полноты. Стояло бабье лето, вокруг все было золотисто-бурым; тишину нарушало шуршание листьев. Солнце, которое в четвертом часу начало клониться к западу, заливало пылающее небо потоками красного и желтого света. Почти все птицы уже улетели, только воробей, устроивший себе гнездо на капители колонны, непрерывно чирикал, и голос его прерывало лишь подрагивание акации над головой. Роксана переставила свой стул так, чтобы наблюдать за воробьем; мысли ее прилегли в сонном безделье на грудь предвечерья.

К ужину должен был приехать из Чикаго Гарри Кромвель. После своего развода лет восемь тому назад он сделался частым посетителем. У них установилась своего рода нерушимая традиция: приехав, он поднимался наверх взглянуть на Джефа; садился на край кровати и сердечным голосом спрашивал:

— Ну, Джеф, дружище, как нынче твои дела?

Роксана, стоявшая рядом, внимательно смотрела на мужа, мечтая, чтобы по поверхности его искалеченного мозга скользнуло хоть смутное воспоминание о старом друге, — но бледная, точно высеченная из камня голова лишь медленно поворачивалась единственным своим движением в направлении света, будто слепые глаза пытались нащупать некий иной свет, который уже давно погас.

Визиты эти продолжались в течение восьми лет — на Пасху, Рождество, День благодарения; частенько Гарри приезжал и по воскресеньям, заходил к Джефу, а потом подолгу разговаривал с Роксаной на веранде. Он был ей предан. Он не старался завуалировать и не пытался видоизменить их отношения. Она была его лучшим другом, так же как и плоть, простертая на кровати, когда-то была его лучшим другом. В ней был мир, в ней был покой, в ней было прошлое. Лишь она одна знала о его собственной трагедии.

Он приехал на похороны, но вскоре после этого фирма, на которую он работал, перевела его на Восточное побережье, и вот наконец дела службы привели его ненадолго в окрестности Чикаго. Роксана написала ему, приглашая заехать, когда сможет, — проведя вечер в городе, он сел в поезд.

Они обменялись рукопожатиями; он помог ей сдвинуть поближе два кресла-качалки.

— Как Джордж?

— Да вроде ничего. Похоже, в школе ему нравится.

— Полагаю, выбора не было, кроме как послать его туда.

— Не было.

— Ты по нему очень скучаешь, Гарри?

— Да, скучаю. Он забавный мальчуган.

Он долго говорил про Джорджа. Роксане это было интересно. Пусть Гарри обязательно привезет его на следующие каникулы. Она ведь видела его всего раз в жизни, и тогда он был карапузом в перемазанном комбинезончике.