Она кратко задумалась:

— Ляжешь в моей комнате. А им я все расскажу.

— Что, интересно?

— Ну, в общем, ты меня все-таки спас… — проговорила она, вслушиваясь в смысл собственных слов: а ведь правда!..

Он встал, покачнулся, осторожно потрогал голову и сел обратно.

— Действительно, что-то мне… — признал слабым голосом.

А Катя ничего не знает, мелькнуло у нее. И он, похоже, не собирается ей звонить. Да если бы Валин жених… что, жених?! Он — Катин жених? Чушь… Она подумала о Кате с насмешливым презрением: Ларик здесь, он спас ее, она за ним ухаживает, а прочие могут утереться.

Она раздвинула, застелила диванчик в своей комнате. Ларик улегся и подумал, что обрек себя на пытку и заснуть не удастся.

Выключатель щелкнул, во тьме прошуршал халатик, заскрипела кровать.

Помолчав, тихо позвала:

— Тебе не очень больно?

— Нет, — шепотом отозвался он.

Глядя в потолок, прислушивались к дыханию друг друга.

— Спишь?

— Нет.

— Знаешь… ко мне заходила Катя.

— Вот как. — Молчание.

— Она мне все рассказала…

Молчание.

«Дура, зачем я все это говорю — сейчас…»

— Она красивая. И — сильная.

— Зачем ты это мне говоришь?

Она повернулась к нему в темноте. Протяни руку — коснешься.

— Ты действительно решил жениться?

— Я не хочу говорить с тобой об этом.

«Я не имею права, да? Ты прав. Она его за муки полюбила, а он ее — за состраданье к ним…» Ах, ночное течение мыслей и чувств.

— Ты… ты ее любишь?

Пауза.

— Она добрая. И она меня понимает… — прошептал он.

Часы в большой комнате пробили половину четвертого.

А я, хотела спросить Валя. Быстро меняются твои чувства и забываются клятвы, хотела сказать она. Подожди. Не делай этого. Я не хочу, чтоб ты женился, хотела сказать она.

— Пусть ты будешь счастлив, — сказала она. Протянула руку и кончиками пальцев погладила укрывший его плед.

Только не сказать ей, что люблю ее, ее одну, одну в мире! Ларик ущипнул себя, собрался — быстрым движением погладил ее руку, шевельнулся уже для пожатия:

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи… — она отвернулась, закрыла глаза, задышала тихо и ровно.

Долго притворялись спящими. Почувствовав, что сейчас вправду заснет, Ларик шевельнулся, тихонько простонал как бы сквозь сон.

— Что с тобой? Тебе плохо? — тут же отреагировала она.

— Жарко… Подташнивает что-то…

Вскочила, зажгла ночник, положила руку ему на лоб. Сделала неумелую попытку нащупать пульс:

— У тебя температура. И сердце частит…

— Ерунда… пройдет…

Рецепт: щепоть толченого графита от карандашного грифеля и две таблетки эфедрина — принять за два часа до нужного момента. Нехитрый симулянтский прием, отлично известный бывалым армейским врачам.

Градусник победно сигнализировал: тридцать восемь и две.

— Я вызову врача!

— Ага, и не забудь священника и гробовщика.

— Ты все шутишь! А если заражение крови?

— Дам ею досыта напиться врагам.

— Надо же что-то делать.

— Не шуметь. Приволокла дочка на ночь хулигана в синяках — во радость родителям.

— Не строй из меня тургеневскую барышню!

— Холодного чаю не найдется? С лимоном. И аспирина. Все.

Она поила его, поддерживая под затылок. «Если ранили друга, перевяжет подруга». Детская романтика всегда жива в глубине душ.