— Как на экзамене по актерскому искусству, — Катя открыла косметичку и ревниво проверила макияж, вертя лицо и кося глазом в зеркальце. — А она в порядке. Я бы на его месте тоже втюрилась.

— В нее? Хм… А в тебя?

— Мне некогда. Служенье муз не терпит суеты. Больше я вам не понадоблюсь в этом амплуа?

— Только на сцене императорских театров!

Звягин придавил газ, проскочил на желтый и свернул на Будапештскую.

— А по-честному — не знаю, как вы меня уговорили.

— Куда б ты делась.

— Любой женщине обидно играть подобную роль… неизвестно для кого… даже оскорбительно!

— Катя, — спросил Звягин, — а когда я тебе накладывал шину и накачивал транквилизаторами, а ты плакала на носилках и клялась, что готова на все, платить всю жизнь, только бы не остаться хромой — тебя не оскорбляло, что я смотрю на тебя как на больную, а не как на женщину? а ведь ты у нас красивая девочка.

— Беспрекословным выполнением вашей детской авантюры подтверждаю свои слова. Только потому и согласилась, говорила уже.

— Катенька, нет в жизни ничего замечательнее, чем когда взрослые люди на деле осуществляют детские авантюры. Актеры-то должны бы это знать.

— Я для вас по-прежнему только больная? — засмеялась Катя.

— Ах, — сказал Звягин, — где мои двадцать лет.

— Не кокетничайте. Вы еще годитесь на роль героя-любовника.

— Сколь безобразно циничны эти лицедеи, — вздохнул Звягин. — У меня другая роль, и менять амплуа уже — поздно.

— Ой ли? Вам не кажется, что занимаясь устройством любви других, вы просто сублимируете, загоняете внутрь собственные чувства?

Он ударил по тормозу, пропуская пешеходов:

— Развитая молодежь пошла! Не волнуйся, все мои чувства выходят наружу, еще как!

— Вы или глупый, или не мужчина, — задумчиво сообщила Катя.

— Редкостное нахальство, — одобрил Звягин — Актрисе по штату положено влюбляться в режиссера, а не во врача «скорой».

— Что?!

— Вылезай, приехали. Мне еще машину владельцу отгонять.

— А вам идет. Вы хорошо водите.

— Мужчина должен все делать хорошо.

— Что же вы не исповедуете золотой принцип на практике?

— Пошла вон. Не целуйся на морозе — губы потрескаются.

— Пошляк, — сказала Катя, засмеялась, вздохнула и вышла.

Валя желала встречи — хотя бы затем, чтобы прервать ее по своему усмотрению, пожелать счастья и мягко убедить в ненужности встреч дальнейших, — то есть остаться на высоте, не являться отставленной, забытой. Резкий разрыв болезнен, чувства не смиряются с ним сразу.

Очередную посиделку в общаге инициировал Володя: у них Премия, в институте стипендия, веселье подкреплялось материально.

— Валька, ты придешь?

 — Не знаю пока: если буду свободна.

Ларик опять крепко опоздал: уловка древняя, как мир, но неизменно действует на некрепкие нервы. У влюбленных девушек в двадцать лет редко встречаются крепкие нервы.

Он смотрел — как ни в чем не бывало: спокоен, приветлив, весел. Ровен, Равнодушен?..

— Ты меня боишься? — поддела она.

— С чего ты взяла?

— Сел подальше, не глядишь. Опасаешься остаться с глазу на глаз?

— Ты мнительна. — Он подмигнул и пошел с ней танцевать.