– Н-нервная почва… – заикаясь, объяснил Аракчеев. – Волнуюсь, блин, немного…

– Где Семен? Ты его видел? Он на улице?

– В-видел… – кое-как поддерживал беседу Генка. – Н-на улице… Его в т-туман в-волокли, я т-только н-ноги его в-видел… И д-дорожку к-кровавую видел, з-за ним стелилась… Он царапался, б-бился, а его в-волокли… Вот дерьмо-то…

– Кто волок, Генка? – наседала Ульяна.

– Да хрен его знает… Я только л-лохмотья видел… И р-руки г-грязные, к-кривые какие-то… В-вот же хрень, ну мы и попали… – Генка начал шумно отдуваться. Грудь ходила ходуном, было слышно, как поскрипывают ребра. Невольно застыли – стали слушать. На улице было тихо. И вдруг дернулись все разом – донесся отдаленный тоскливый вой, оборвавшийся на пронзительной ноте.

– Семе-ен… – всхлипнула Рогачева. – Я уже не могу, они сейчас сюда полезут, они не могут не полезть, только мы остались… Они ведь знают, где мы…

– Их трое или четверо, – спотыкаясь, пробормотал Генка. – Нам с ними не справиться… Дом, наверное, окружен, и через окна не убежим… Но, знаете, девчонки, совсем не факт, что они сейчас попрут. Могут и дальше глумиться, время тянуть…

– Зачем они это делают? – выдохнула Ульяна. – Что мы им сделали плохого?

– Смотрите, – выстрелил пальцем Генка в обломки лестницы на второй этаж. – Можем залезть наверх, стряхнуть остатки лестницы и забаррикадироваться на чердаке. Подождем, пока рассосется туман – не навсегда же он тут? А вдруг с туманом пропадут и эти твари, а? – в голосе Генки зазвенела надежда. – Ну вдруг, а, девчата? Наверху мы сможем обороняться – проще ведь контролировать один вход, чем кучу, нет?

Звучало как явное приглашение в западню, но что-то было в этом предложении. А вдруг действительно с исчезновением тумана рассосутся и твари, в нем таящиеся? Если все происходящее – бред разгоряченного воображения, то почему бы не домыслить до логического конца? Алла что-то пробормотала про подвал (из которого не так давно в мир пыталась выйти нечисть), но сама же ужаснулась своей идее. В окна тоже не хотелось лезть – туман вокруг дома был везде, держал его в цепкой блокаде. В последующие минуты царила неразбериха. Генка призывал работать последовательно и организованно, но сам больше всех мешался. Нижняя часть крутой лестницы была целиком развалена и являла собой вполне гарантированную ловушку. Из груды досок, покрытых пылью, торчали ржавые гвозди, искривленные скобы. То, что сохранилось выше, смотрелось крайне сомнительно. От лестницы фактически уцелели лишь огрызки перил.

– Лезем, девчата, – сорванным голосом бубнил Генка. – Лезем, как на ступень пьедестала, чего вы тормозите? Хотите, чтобы наша популяция дальше сокращалась?

Этого никто не хотел. Первой подсадили Рогачеву. Держали ее втроем – Генка хрипел, ему досталась основная тяжесть мягкого места. В другой момент он бы жутко обрадовался, но сейчас эта тема его угнетала. Рогачева вцепилась в перила, они держались, хотя и трещали отчаянно! Она перебирала руками, карабкалась вверх, забросила ногу, подтянулась… А спустя мгновение полумертвая мордашка уже тянулась вниз, тянулась рука. Следом карабкалась Алла, за ней Ульяна. Руки не слушались, уже разжимались, в нее вцепились две пары конечностей, потащили вверх. Генка восходил последним. Первым делом забросил балясину, снайперски точно угодив Рогачевой в лоб. Обижаться девица не стала, она уже ничего не замечала! Перила трещали, отрывались с мясом – отдувающегося Генку втащили за шиворот. Пару минут он тупо лежал на спине, хлопал глазами. Потом опомнился, свесил ноги через край, принялся дубасить пяткой по перилам – и добился своего: они обвалились на гору древесины. Теперь никто не смог бы сюда подняться – не обладай он, конечно, навыками левитации.