Это был уже не брат. Любимый и такой далекий родственник стремительно превращался в Олежку Брянцева. Удлинилось и посерело лицо, масляный блеск в глазах сменился голубоватым свечением. Огрубели руки, они впивались в кожу, делали больно. И дыхание, которое впитывала в себя Ульяна, было Олежкино – тяжеловатое, с кофейной горчинкой, с гнильцой от кариесного зуба, который он так и не удосужился вылечить.

«Просыпайся, Ульяна, просыпайся, моя хорошая… – утробно бубнил Олежка. – Все умрут, а ты останешься. Я тоже умер, мы все… умерли. Сделай то, что должна, – ты сильная, и не вздумай больше спать, это опасно, черт возьми…»

И все бы ничего, но за спиной Олежки таился кто-то еще. Олежка его не видел (спиной обычно люди не видят), но там определенно пряталась тень, испускающая пугающие флюиды. Ульяна не могла рассмотреть лицо, особенности фигуры, но это определенно был человек. От него исходило разрушительное зло. Он был источником проклятья – неподвижный, надежно укрытый в тени. Ульяна готова была поклясться – она знает этого человека!

Она открыла глаза. Мурашки ползли по лбу и по плечам. Она могла не открывать глаза – от этого ничего не изменилось. Вонь и тьма царили беспощадные. Рядом посапывали товарищи по несчастью. Генка испускал булькающие звуки, жалобно стонала Рогачева. Алла вздрагивала, что-то бормотала, но ни одного слова понять было невозможно. Жар ударил в голову, дышать стало трудно – Ульяна услышала, как по первому этажу кто-то ходит! Она застыла, попыталась сладить с собой, прижалась к Генке, плечо которого мерно вздымалось. Ей не послышалось – на первом этаже действительно кто-то был! Приглушенно поскрипывали половицы. Потом наступала тишина – видимо, субъект, проникший в дом, делал остановки, потом опять начинало скрипеть. Скрипы делались глуше – возможно, он заходил в помещения, осматривался, потом возвращался в прихожую, продолжал блуждать. Ульяна задыхалась, озноб расползался по коже.

«Они ведь знают, что мы здесь! – колотилась в голове ужасная мысль. – Они не могут этого не знать! Не совсем же они тупые? Могут пробиться через люк, могут выбить к чертовой матери доски, прибитые к окнам, – все ведь держится на соплях!» Паника билась в голове, пот стекал по спине. Товарищи продолжали спать, никто не проснулся. Будить? Она едва не сделала это, но опомнилась. Пробуждение повлечет возню, ругань, стоны – и это спровоцирует досрочное вторжение.

«Не нужно никого будить, ты одна во всем этом, пусть тебе и достанется…» – она взяла себя в руки неимоверным усилием воли, стала совершать мягким местом виляющие движения – спина сползала со стены, потрескивала задубевшая от грязи ткань. Вскоре она уже лежала на полу, без шума повернулась, прижала ухо к пыльной половице. И отшатнулась, чуть не закричав – такое ощущение, что этот упырь разгуливал в метре от нее! Различалось сиплое дыхание, из горла существа вырывались невнятные клокочущие звуки. Протяжно заскрипела половица – вурдалак остановился под люком и, судя по хрусту, решил забраться на гору строительного неликвида. Сердце колотилось в бешеном темпе – неужели полезет? Но как он полезет? Нужно хорошо подпрыгнуть, а потом башкой продавить кровать и старый «славянский шкаф», перекрывшие люк…