Алла пробежала несколько метров на четвереньках (остальные почему-то шевелиться не стали), подпрыгнула, бросилась за Русланом, продолжая кричать. И словно налетела на незримую преграду перед тем местом, где окончательно терялась видимость. Страх остановил. Она не могла двинуться дальше, в неизвестность. Тянулась в туман, потом сдавала назад.
– Руслан, вернись!
И осеклась, когда из тумана раздался отчаянный визг. Он оборвался так же внезапно, как начался, сменился душераздирающим хрустом, а следом пространство огласило утробное язвительное хихиканье. Люди онемели. Руслан уже не кричал, и существо перестало хихикать. Послышались возня, кряхтение, по земле волочили что-то тяжелое. Оторопевшая Алла пятилась задом и не придумала ничего лучшего, как начать неистово креститься. Несколько мгновений висела тишина. Потом Ульяна услышала собственный надрывный вопль! Она металась на подгибающихся ногах, кинулась к крыльцу, оступилась, чуть не расколошматила лоб о трухлявую ступень. Завопила Рогачева. Алла потрясенно хлопала ртом – и вдруг разразилась оглушительным воплем полицейской сирены! Она побежала обратно, протаранила Райдера. Оба не удержались. С носа Семена наконец-то слетели очки – он наступил на них! Треснули линзы. Семен свалился на колени, нащупывал осколки дрожащими руками, подносил их к подслеповатым глазам. Надевать было нечего – оправа согнулась, линзы раскрошились.
– Что ты наделала, господи… – захныкал он. – Я же слепой теперь, о, боже правый…
Алла даже не заметила, что натворила, подлетела к Генке, спряталась за его спиной. Люди жались друг к дружке под крыльцом. Генка вырвал из раскромсанных перил остроконечную балясину (обломок косы он уже посеял), занес на всякий случай над головой. И снова вырвали мизансцену из затянувшегося спектакля – застыли пятеро потрясенных, обезумевших от страха людей. У Семена безвольно дрожала нижняя губа – он скорбно таращился на разбитые очки, жирная капля стекала с отвисшего подбородка. Генка хищно раздувал ноздри, а сам зеленел от страха, в глазах поблескивал тоскливый могильный холодок. Рогачева была вылитая ведьма, которую чем-то испугали. Алла вытянула шею, слушала – было видно, как подрагивают ее коленки. В округе царила недобрая тишина. Завихрения тумана издевательски ползли по ногам. Ожидание чего-то ужасного превращало людей в невротиков. Ползучий ужас, которого не видишь, но который всегда с тобой – хуже казни на гильотине…
– Прорываемся, – прохрипел Генка, перехватывая балясину и делая нетвердый шаг. – Девчата, вставайте в хвост, держитесь за меня. Семен, тебя это тоже касается… Гадом буду, на этот раз мы прорвемся, достали эти твари, я им глотки, сука, грызть буду… Включайте телефоны, у кого еще есть… И не растягиваться, бежим…
Решительными намерениями чуть не вымостили дорогу в могилу! Первые шаги давались еще более-менее, хотя у всех стучали зубы и дрожали поджилки. Но только вошли в туманную облачность, как что-то прошуршало по курсу, обронило дряблый смешок. Генка отшатнулся, вскинул балясину и, изрыгая пронзительный визг, принялся махать ею – как Спартак мечом в окружении римских гладиаторов! Кучка людей, оглашая пространство истошными воплями, бросилась обратно к крыльцу. Последним из тумана выскочил ошалевший Генка – у него чуть не вырвали его балясину!