Он встал на цыпочки, потянулся вперед и ухватился за шлем обеими руками. Металл был ужасно теплым, как кожа больного лихорадкой.

— Я сотру тебя с лица этого мира, — произнес он низким, спокойным голосом. — Во имя ее, приказываю тебе.

Красный свет вспыхнул в шлеме, как свечи внутри канделябров, и неожиданно вся тяжесть шлема фунтов пятнадцать, не меньше, очутилась в руках Джека, потому что больше ничего не поддерживало ее, железная фигура под шлемом распалась на куски.

— Тебе нужно было убить обоих братьев Эллис, — сказал Джек, и отшвырнул шлем в сторону. Тот ударился об пол далеко внизу и покатился, бренча, как игрушка. Отель, казалось, застыл в раболепном страхе.

Джек свернул в широкий коридор второго этажа, здесь, наконец-то, был свет: ясный, чистый свет, как в тот день, когда он видел в небе летающих людей. Коридор заканчивался еще одними дверьми, и эти двери были закрыты, но сверху и снизу от них пробивалось достаточно света, чтобы дать понять, что свет, который сиял внутри, очень ярок.

Он страстно желал увидеть этот свет и источник этого света: он пришел издалека, чтобы увидеть его, ради этого много пережил.

Двери были массивные и искусно инкрустированы. Над ними висела золотая табличка, немного поблекшая, но на которой можно было прочитать, что же находится внутри: «БАЛЬНЫЙ ЗАЛ ТЕРРИТОРИЙ».

— Эй, мам, — произнес Джек Сойер мягким, мечтательным голосом, когда подходил к этому сиянию. Счастье и радость заполнили его сердце. Это чувство было радугой, радугой, радугой. — Эй, мам, кажется я здесь, я действительно здесь.

Благоговейно и нежно Джек взялся за ручку двери обеими руками и нажал ее вниз. Он открыл створки, и, когда сделал это, расширяющаяся полоса яркого белого света упала на его поднятое вверх, ждущее лицо.

Случилось так, что Солнечный Гарднер смотрел на пляж именно в тот момент, когда Джек уничтожил последнего из пяти рыцарей охраны. Он услышал неясный грохот, как будто где-то в глубинах Отеля взорвалась целая упаковка динамита. В этот же самый момент яркий свет засиял во всех окнах второго этажа, и все медные символы — луны и звезды, знаки планет и изогнутые стрелы — одновременно остановились.

Он расстегнул пухлую сумочку, висящую на ремне поверх его рубашки через одно плечо, и вытащил переносную рацию. Через другое плечо был перетянут «Везерби» 960-го калибра. Это охотничье ружье было почти такое же большое, как и автомат для стрельбы по самолетам; его сделал сам Роберт Руарн. Гарднер купил его шесть лет назад после обстоятельств, потребовавших от него избавиться от своего старого охотничьего ружья. Чехол из кожи зебры от этого ружья остался лежать в черном кадиллаке, рядом с телом его сына.

— Морган!

Морган не повернулся. Он стоял позади и левее от островка скал, высовывавшихся из земли, как острые клыки огромного животного. В двадцати футах от этих скал лежал Спиди Паркер, он же Паркус. Как Паркус он заклеймил Моргана Орриского на внутренней поверхности бедра. Так в Территориях помечали предателей и отступников. И только приказ самой Королевы Лауры помешал поставить тавро на лицо, вместо бедер, где оно почти всегда было прикрыто одеждой. Морган, как тот, так и другой, из-за ее указа не изменил своего отношения к королеве… но ненависть к Паркусу, сорвавшему их предыдущий план, возросла во сто раз.