— Так где же девушка?

Но Эки просто не слышал его. Он стоял в нервном припадке, и глаза его закатились, можно было подумать, что он молится.

— Где девушка? — вновь повторил Рэвен.

— Оставьте его в покое, — сказала старуха, — он вас не слышит. Эки, — простонала она из угла, — все в порядке, Эки, ты дома, — она сказала яростно Рэвену: — Вот что вы с ним наделали!

Неожиданно ругань прервалась. Эки двинулся и закрыл дверь в кухню. Рука с кастетом схватилась за пиджак. Он сказал мягко:

— В конце концов, господин епископ, вы тоже, я уверен, в свое время среди стогов… — и захихикал.

— Велите ему уйти. Я обыщу дом, — сказал Рэвен.

Он не спускал с них глаз. Маленький душный дом действовал ему на нервы, сумасшествие и злоба кипели в кухне. Старуха с ненавистью следила за ним из угла.

— Господи, вы ее убили, — произнес Рэвен и добавил: — Знаете, что такое получить пулю в живот? Вы будете лежать здесь и истекать кровью.

Ему казалось: это все равно, что застрелить паука. Он вдруг закричал на ее мужа:

— С дороги!

Эки сказал:

— Даже святой Павел…

Он не сводил с Рэвена горящих глаз и не отходил от двери. Рэвен ударил его по лицу, а затем отскочил от его цепкой руки. Он поднял пистолет, и женщина закричала:

— Стойте, я уведу его! Не смейте трогать Эки. Они его уже достаточно побили в свое время.

Она не доставала ему до плеча, серая, земная и жалко-нежная.

— Эки, дорогой, пойдем баиньки. — Она потерлась морщинистым лицом о его рукав. — Эки, там письмо от епископа.

Его зрачки сместились вниз, как у куклы. Он почти пришел в себя.

— Так, так, я поддался, полагаю, вспышке гнева, — сказал он и взглянул на Рэвена, наполовину узнавая его. — А этот парень все еще здесь, Тайни?

— Идем в спальню, Эки, дорогой, мне надо с тобой поговорить.

Он дал увести себя из кухни, и Рэвен последовал за ними по лестнице. Он слышал, как они все время говорили, они о чем-то договаривались; как только он уйдет, они могут побежать в полицию: если девушки здесь не было или если они избавились от трупа, им нечего бояться полиции. На площадке стояло большое треснутое зеркало. Он поднимался по лестнице, глядя на свое отражение с небритым подбородком, с заячьей губой. Его сердце билось о ребра: если бы ему сейчас пришлось выстрелить — быстро, для того чтобы спасти свою жизнь, — рука и глаз подвели бы его. Он думал безнадежно: «Это конец, я теряю хватку, меня одолела юбка». Он открыл первую попавшуюся дверь и вошел в комнату, которая наверняка была лучшей спальней — с широкой двухспальной кроватью, с мебелью, фанерованной орехом, с маленьким вышитым мешком для гребенок.

Он открыл дверь большого шкафа, и оттуда вырвался запах старой одежды и нафталина. Он подошел к закрытому окну и выглянул на Кайбер Авеню, и все время, пока он глядел, ему был слышен шепот из спальни — Тайни и Эки что-то замышляли. Его глаз на мгновение отметил крупного, несколько неуклюжего мужчину в мягкой шляпе, разговаривающего с женщиной у дома напротив, к нему подошел другой человек, и они вместе ушли. Он сразу узнал — полиция. Они, конечно, могли и не видеть его здесь — занимались обычным обходом. Он быстро вышел на лестничную площадку и прислушался. Эки и Тайни замолчали. Сначала он подумал, что они покинули дом, но когда прислушался, уловил свистящее дыхание старухи, доносящееся из-под лестницы.