– Да… конечно… спасибо, – промямлила Соланж Жосс, медленно пятясь и все еще плохо соображая.

Как только она оказалась в холле, я закрыла дверь и спросила Палому:

– Хочешь чаю?

– Благодарю вас, охотно, – ответила она.

И каким ветром занесло принцессу к партийным деятелям?

Я налила ей полчашечки зеленого чая с жасмином, а Мануэла подвинула уцелевшие мадленки.

– А по-твоему, что хорошего изобрели англичане? – спросил Палому Какуро, не позабывший о споре с приятелем.

Палома задумалась не на шутку.

– Шляпу как символ твердолобости, – сообщила она.

– Великолепно, – одобрил Какуро.

Я поняла, что недооцениваю Палому, и решила присмотреться к ней еще внимательнее, но тут опять постучали, и мои мысли заторопились в другую сторону: я вспомнила, что судьба, как известно, трижды стучится в дверь и всех подпольщиков рано или поздно разоблачают.

Поль Н’Гиен, кажется, был первым человеком, который ничему не удивился.

– Здравствуйте, мадам Мишель, – сказал он. – Здравствуйте все.

– А мы, Поль, – сказал Какуро, – окончательно дискредитировали Англию.

Поль вежливо улыбнулся.

– Вот и хорошо, – произнес он. – Вам звонила ваша дочь. И через пять минут позвонит снова.

Он протянул Какуро мобильник.

– Спасибо, – поблагодарил его месье Одзу и встал. – К сожалению, мне нужно идти, милые дамы.

Он поклонился.

– До свидания, – отозвались мы в один голос, как хор благородных девиц.

– Ну вот, – сказала Мануэла, когда он ушел, – одно доброе дело сделано.

– Какое же? – не поняла я.

– Все мадленки съедены.

Мы рассмеялись.

Мануэла посмотрела на меня задумчиво, а потом улыбнулась и сказала:

– Правда, невероятно?

Конечно, правда.

У Рене теперь два друга, и она уже не так дичится.

Но в душе Рене, у которой теперь два друга, зашевелился смутный страх.

Мануэла попрощалась и ушла. Палома без церемоний устроилась в кошачьем кресле перед телевизором, подняла на меня свои большие серьезные глаза и спросила:

– Как вы думаете, в жизни есть смысл?

Приемщица в чистке, когда я пришла туда в первый раз и принесла платье, была прямо-таки оскорблена.

– Такие пятна на таком дорогом платье, – процедила она, выдавая мне синего цвета квитанцию.

А сегодня утром я протянула синюю квитанцию уже другой приемщице. Помоложе и сонной-пресонной. Она долго передвигала туда и обратно вешалки, искала, смотрела и наконец дала мне чудное вишневое платье, запакованное в пластиковый мешок.

– Спасибо, – поблагодарила я и забрала у нее мешок после секундного колебания.

Теперь к списку совершенных мной преступлений можно прибавить еще одно – похищение чужого платья, взятого вместо другого, тоже мне не принадлежавшего и похищенного у покойницы. А самое постыдное то, сколь недолгой была заминка. И если бы еще я колебалась из-за угрызений совести, связанных с уважением к частной собственности, у меня оставалась бы надежда выпросить прощение у святого Петра, но секунда понадобилась мне просто на то, чтобы сообразить, как выгоден обмен.

Ровно в час пришла Мануэла и поставила на стол свой глутоф.

– Думала, приду пораньше, – сказала она, – но мадам де Брольи смотрела за мной