По мере чтения лицо и лысина Горячева стали наливаться кровью бешенства, а родимое пятно на черепе стало из бурого черным.

– Ваши космические спутники что, умеют в души заглядывать? – спросил он Майкла с таким гневом в глазах, что Майкл струсил, сказал с испугом:

– Этого я не знаю, сэр…

Но именно неподдельный испуг на лице Майкла и смягчил взрыв Горячева. Он спросил:

– Вы летали в Вашингтон? Этой ночью?

– Да, сэр. Никто не знает об этом и тем более о письме. Это действительно очень конфиденциально…

– Ну, КГБ-то знает! – усмехнулся Горячев, остывая.

– Я не думаю…

– Иначе вас не оставили бы наедине со мной.

– Я обещал доктору Талице уговорить вас поехать на длительный отдых. Вам это действительно нужно…

– Какой же отдых, когда восемьдесят процентов партии мечтает меня убить! – язвительно перебил Горячев.

Майкл понял, что это как раз тот момент, когда можно ввернуть то, что Президент просил передать Горячеву на словах. Знает КГБ об этом письме или не знает, подслушивают сейчас их разговор или нет – пока это не важно. А важно не упустить момент. И Майкл сказал поспешно:

– Главное в вашей ситуации – это не проявить overreaction. Я не знаю, как это по-русски…

– Сверхреакцию, – подсказал Горячев, снова начиная злиться. Сначала американский президент посылает ему письменные нотации, а теперь еще этот мальчишка…

– Спасибо, – сказал Майкл. – Обычно врачи не говорят об этом пациенту. Но ВАМ я скажу. После таких ранений, как ваше, раненые первое время находятся под действием шока, морального потрясения. И проявляют сверхреакцию…

– Я себя чувствую совершенно спокойным, – усмехнулся Горячев.

– Правильно! ВЫ чувствуете. Но ваше ощущение необъективно. Больные очень часто не чувствуют, что у них повышенная температура. И то, что в «Правде» опубликована речь Батурина, – это наверняка ваша overreaction…

– Значит, по-вашему, речь Батурина не нужно было печатать? Интересно! Вы же демократы! А ваш Президент тоже так считает?

– Он не обсуждал это со мной, сэр. Но, по-моему, он имел в виду то, чтобы вы не обращали внимания на эту кампанию… – Майкл показал рукой на телеэкран и на пачки русских газет с портретами Горячева и крупными заголовками: «ВПЕРЕД – КУРСОМ ГОРЯЧЕВА».

– В газетах работают идиоты! – нервно ответил Горячев, уязвленный тем, что даже американцы разобрались: дискуссия, которую он затеял в «Правде», оборачивается потоком стандартного пустословия.

– Вы, конечно, лучше знаете своих журналистов… – улыбнулся Майкл. – Но я думаю, что и это overreaction…

– А вы тоже язва, Майкл, – усмехнулся Горячев.

И только теперь, заметив некоторое смягчение тона Горячева, Майкл решился сказать то, ради чего, собственно, и тянул эту тему overreaction. И сказал, как прыгнул в горячую воду:

– Я не сомневаюсь, вы знаете, что делать с вашей оппозицией. Но я думаю, вам нужен отдых, чтобы не быть с ней overreactiori, сэр…

Горячев уставился на него сквозь спущенные на нос очки, а потом… расхохотался. Он смеялся так громко, освобожденно и весело, что встревоженный телохранитель заглянул в дверь палаты. Но Горячев, придерживая одной рукой свежий хирургический шов на груди, второй рукой отмахнулся от телохранителя, и тот закрыл дверь.