– Почему я? – ответил Стриж. – Я не один. Ты, он и с нами – вся партия. Не весь народ еще под Мадонну поет!

Осторожный стук в дверь прервал его. Он усмехнулся:

– Да вот они уже и сами стучатся…

– Кто? – спросил Турьяк.

– А те, с кем Москву будем брать. Открой, Федор.

Вагай откинул дверную защелку. Громкий крик Мадонны ворвался из коридора в купе. В щели возникло лицо Серафима Круглого.

– Тут люди насчет демонстрации. Пускать?

– По одному, – сказал Стриж.

Круглый понятливо кивнул и впустил в купе Гавриила Уланова, секретаря Новосибирского обкома партии.

– А, вы заняты… – сказал 35-летний, с чеховской бородкой Уланов, увидев в купе не только Стрижа, но Турьяка и Вагая.

– Ничего, ничего, заходи, – ответил Стриж.

– Дак я это… Я посоветоваться насчет патриотической демонстрации. – Уланов пропустил слово «патриотической» вскользь, словно в обмолвку. – Но, может, я после?

Стриж сделал знак Турьяку и Вагаю, чтоб вышли.

– А мы уходим, уходим, – поспешно поднялся Вагай.

– Заходи.

Пропустив Уланова на свое место в купе, Турьяк и Вагай вышли. Серафим Круглый старательно и плотно закрыл за ними дверь. В конце коридора Турьяк и Вагай увидели еще целую группу молодых партийных лидеров Сибири.

– Эти тоже к Стрижу? – спросил Вагай у Круглого.

Круглый утвердительно кивнул. На его лице было то выражение достоинства и услужливости, какое бывает у хорошо дрессированных породистых бульдогов.

– Понял?! – Вагай радостно ткнул локтем Турьяка и кивнул на группу, ожидавшую Стрижа: – А ведь пойдет дело, пойдет!

За окном, заглушая Мадонну, прогрохотал встречный поезд.

Только десятый, наверно, звонок выпростал Майкла из сна. Шеф московского бюро «Вашингтон пост» спрашивал, где же сегодняшний бюллетень о здоровье Горячева, ведь уже час дня! Со сна Майкл выдумал себе какую-то простуду, но заверил, что бюллетень будет через два часа. Потом встал, обошел квартиру. Полины не было. На столе лежала записка: «КОГДА ПРОСНЕШЬСЯ, ЗАПРИ ДВЕРЬ. ЦЕЛУЮ. ТВОЯ ПОЛЯ». Одним движением руки Майкл автоматически повернул дверную защелку и только тут вспомнил о письме Президента. Обомлев, бросился в спальню, к своему пиджаку. Но конверт – чистый запечатанный белый конверт с письмом Президента – был на месте. Майкл облегченно перевел дух. Кажется, он тоже поддался всеобщей истерии по поводу сверхмогущества КГБ. Но подозревать Полю просто мерзко, особенно после ее слез по поводу AIDS…

Через сорок минут Майкл был в Кремлевской больнице на тихой, закрытой для общественного транспорта улице Грановского в самом центре Москвы, между улицами Горького и Калининским проспектом. Эта новая десятиэтажная больница, ближайшая к Кремлю, была по сути лишь одним из филиалов целого комплекса городских, загородных и курортных больниц, объединенных в IV (Кремлевское) Управление Министерства здравоохранения СССР. Однажды в посольстве Майклу показали стенограмму первого, в мае 1987 года, заседания Московского дискуссионного клуба содружества наук. В стенограмме, в выступлении какого-то крупного советского историка, было подчеркнуто несколько строк. Говоря о необходимости отменить баснословные привилегии партийной элиты, он сказал: «В Минздраве СССР 17 управлений, но одно лишь IV Управление забирает 50 процентов средств, отпущенных на здравоохранение народа…» «Больше эта цифра никогда и нигде не упоминалась при всей их гласности», – сказал Майклу сотрудник посольства, занимающийся анализом советской прессы…