– Ну? – сказала Лариса нетерпеливо.

– Видите ли, здесь названа цифра оппозиции – 80,6 процента членов партии. И на сегодня примерно столько же партийных организаций Сибири подхватили свердловскую инициативу…

Он умолк, и несколько мгновений Горячев и Митрохин молча смотрели друг другу в глаза.

– Конечно, это может быть только совпадением, – сказал Митрохин. – Остальные секретари обкомов еще просто не доехали до своих мест…

– Та-а-ак! Выходит, на воре шапка горит? – протянула Лариса. – Значит, что же – отменить демонстрацию?

– Это не все, Михаил Сергеевич, – продолжил Митрохин. – Самые трусливые из них – например, Родион Пехота в Иркутске – собираются угощать народ стопкой водки за ваше здоровье.

– Поэтому ты сказал насчет эксцессов? – прищурился Горячев.

– Совершенно верно.

– А мне нравится эта идея! – вдруг сказала Лариса и деловито прошлась по холлу, ее кегельные, как у молодой, ноги уверенно процокали каблучками по мраморному полу. – Пусть! Пусть кое-где народ даже побьет окна в горкомах партии! Чтобы все батуринцы и лигачевцы увидели: народ за Горячева!

– Ну, насчет окон – это можно организовать! – усмехнулся Митрохин.

Горячев оценивающе посмотрел ему в глаза.

– Да… Я тоже об этом подумал… – сказал Горячев негромко. – Но… – Он вздохнул с явным сожалением. – Нельзя допускать, чтобы народ поднимал руку на партию. Шуметь – пусть шумят перед обкомами и райкомами, это мне нравится. Но руку поднимать…

– Так ведь не на партию, Михаил Сергеевич, – усмехнулся Митрохин. – На оппозицию…

– Вот именно, Миша, – сказала Лариса.

– Но это же по телевизору все будет! – сказал ей Горячев. – Ты понимаешь? На весь мир: советский народ громит партийные комитеты. Нет… – Он покачал головой.

– Жаль… – огорчилась Лариса.

– Ну, из тех мест, где будут небольшие эксцессы, мы можем телепередачи блокировать… – сказал Митрохин.

Горячев снова посмотрел ему в глаза. Затем отвернулся к окну.

– Подумать надо… Подумать… – произнес он после паузы.

– А каким образом ты то письмо раньше Миши прочел? – спросила Лариса у Митрохина, переводя разговор на другую тему. Она хорошо знала, что на мужа нельзя давить, но важно дать ему пищу для размышлений.

– Ну, Лариса Максимовна! Не мог же я пустить американца к Михаилу Сергеевичу, не проверив, что у него в карманах! – сказал Митрохин и прямо посмотрел на нее своими честными светлыми глазами.

Длинный черный «ЗИЛ» с правительственным флажком на носу стремительно миновал Триумфальную арку и уже через минуту свернул на загородное, Рублевское шоссе. Впереди, на расстоянии трех метров, мчалась милицейская «Волга», на ее крыше ежеминутно взвывала сирена и постоянно вращались цветные огни, освобождая дорогу кремлевскому кортежу. В лимузине сидел Борис Кольцов, за ним на двух черных кремлевских «Волгах» ехали трое заведующих секторами ЦК.

Лицо Кольцова было непроницаемо, хотя никто не мог сейчас его увидеть – шофер и телохранитель сидели впереди, за переборкой, а три цэкиста – сзади, в своих машинах. Вспоминая утреннее заседание Политбюро, Кольцов не мог успокоиться: если Горячев открыто заявил, что он против смертного приговора Батурину, то он уже от этого не отступит и, значит, вся игра Кольцова с Ясногоровым насмарку! Но плевать на Ясногорова, дело не в нем! А в том, что Горячев – при всей его гениальности в закулисных интригах – не тянет в диктаторы. А только ледяной диктатурой можно сегодня остудить кипящий в стране котел. Что же делать? Сорок минут назад секретарь положил Кольцову на стол принятый с Гостевой дачи телекс – приговор Партийного трибунала по делу Батурина.