К концу подходила вторая смена дежурства, когда в тылу гитлеровцев вспыхнула беспорядочная стрельба. Ее шум нарастал и стремительно накатывался на нейтральную полосу. Резервные огневые группы второго батальона еще не успели занять места в окопах, как все прояснилось: из тумана перед ними, словно призраки, возникли размытые силуэты. Заросшие, изможденные лица, истрепанное обмундирование и трофейное оружие говорили сами за себя — это были окруженцы!

Потом, когда радость встречи прошла и была выпита кружка спирта, а затем съедена краюха хлеба, командир батальона капитан Ильин, пряча глаза, распорядился, чтобы окруженцы сдали оружие старшине и отравились на фильтрацию к особистам — в военную контрразведку. В ответ послышался недовольный ропот, но он, потупясь, только развел руками.

— Тихо, ребята! Не бузить! — успокаивал своих бойцов командир старший лейтенант Петр Прядко.

Его слово имело вес среди окруженцев: ропот прекратился, и они отправились сдавать оружие. А затем у блиндажа, в котором располагался фильтрационный пункт особого отдела НКВД СССР 6-й армии, выстроилась молчаливая очередь. Бойцы нервно переминались с ноги на ногу и исподлобья постреливали колючими взглядами на брезентовый полог, закрывавший вход. Прошла минута, другая, а в блиндаж все не вызвали. Похоже, особист решил поиграть на нервах окруженцев, чтобы было легче колоть затаившихся среди них агентов абвера — гитлеровской разведки.

Оперуполномоченный лейтенант госбезопасности Виктор Макеев, просмотрев документы окруженцев, решил начать допрос со старшего лейтенанта Прядко. Его насторожило, что разношерстную группу бойцов и младших командиров возглавил не политрук или строевой офицер, а какой-то «интендантишка».

Как ему казалось, здесь было что-то нечисто, Прядко мог оказаться подсадной уткой гитлеровской разведки.

За пять месяцев войны Макеев насмотрелся всякого и уже ничему не удивлялся. Вербовки пленных красноармейцев абвер поставил на поток и сотнями перебрасывал через линию фронта, все еще напоминавшую дырявое решето. Большинство из них пошли на сотрудничество с гитлеровцами ради того, чтобы спасти свою жизнь. Но находились и другие; таких было меньшинство. Они, люто ненавидевшие советскую власть и повязавшие себя кровью безвинных жертв, попав к особистам, хорошо знали, что их ждет, и нередко пускали в ход кулаки. Поэтому Макеев на всякий случай расстегнул кобуру, проверил пистолет и, бросив строгий взгляд на застывшего глыбой у входа сержанта, распорядился:

— Дроздов, давай-ка сюда Прядко!

Тот откинул полог, приподнялся над бруствером траншеи и выкрикнул:

— Хтось тут Прядко?

— Я! — откликнулся голос из толпы.

— Заходь!

Окруженцы пришли в движение. От группы младших командиров отделился высокий, стройный, лет двадцати пяти, старший лейтенант и решительной походкой направился к блиндажу. Вслед ему неслись дружные возгласы:

— Иваныч, скажи, пусть не тянут резину, а то мы от холодрыги околеем! Че нас мурыжить, мы свое слово сказали! Пусть за нас мертвые фрицы отчитываются!

— Все будет нормально, ребята! — заверил он и, подобрав полы шинели, спрыгнул в траншею.