Из коридора выполз совершенно зеленый Стелькин. Банданой он утирал лицо, и теперь цвет лысого черепа совершенно совпадал с лицом в целом. Ужас смыл с лица загар и превратил его в уродливую маску.

— Что тут? — словно не зная, что лежит на диване, просипел Гоша.

— Надо валить отсюда, — прошептала я.

— Они… ее… убили?

— Нет! Спать положили! Давай приходи в себя, у нас времени мало…

— А чемодан? — почему-то спросил Стелькин.

— Оставим здесь. Тут и без чемодана наших следов навалом. Главное, на момент убийства у нас у всех есть алиби. Усек?

— Усек, — кивнул стилист. — А откуда ты знаешь время?

— Книжки читать надо, — буркнула я. — Девушку должны были убить в то время, когда Анатолий был еще жив и ждал гостей в доме Жоры. Иначе все бессмысленно. — Я подтолкнула Гошу к монитору и показала на «прощальное письмо». — Понял?

— Понял, — кивнул Гоша. — Это Толик ее зарезал?

Мы снова поменялись местами. Стилиста выворачивало от ужаса, у меня открылось второе дыхание. Стремительная рокировка — пешки бегают по полю и обретают значимость фигур. Корона ферзя тяжело села мне на голову.

Какой же шахматист играет с нами партию?! И не слишком ли мы самонадеянны, раз не запросили хотя бы ничьей? На победу надежд уже совсем не оставалось.

— Рукопись исчезла, — шепнула я и силой отвернула Гошу от мертвой девушки. — Не глазей. Это Марина Кошелькова.

— Откуда знаешь? — сдавленным голосом произнес парикмахер.

— Книжки надо читать, — опять посоветовала я. — Давай собирайся с духом, надо еще мимо ряженого как-то пройти.

От этих слов и всего увиденного Гошу снова скрутил позыв рвоты. Он добежал до туалета, но кашлял и хрипел там впустую. Желудок уже изверг завтрак и ни капли не выдавал наружу.

— Воды, — простонал Гоша.

— Нельзя, — отчеканила я. — А то рвота не прекратится.

— Откуда знаешь? — просипел бедолага.

Я не стала говорить о книжках и личном опыте, а подвела стилиста к зеркалу и всунула ему в руку мокрую бандану:

— Обвязывайся.

— Я не могу…

— Обвязывайся, я сказала! — И не сильно пнула его в бедро.

От моего пинка Стелькина закачало, я поймала ступней ножку табурета и подпихнула его под Гошин зад.

— Давай, миленький, давай! Мы не можем сидеть здесь до вечера! Надо уходить…

Плача и причитая, Гоша с третьей попытки нацепил платок на лысый череп, затем, шатаясь, поднялся с табурета. Табурет с грохотом опрокинулся на пол, и баба Аня, наверное, решила, что беременная племянница упала в обморок.

Чемодан теперь точно придется в квартире оставить. И багаж, и Стелькина из дома мне не вынести. Кого-нибудь обязательно уроню.

— Гошик, ты идти нормально можешь? — заботливо спросила я.

— Нет. А нормально, это как?

— Не шатаясь. Не падая.

— Не могу… Меня сейчас вырвет.

— Тогда давай быстрее.

Стелькин в туалет не пошел, прислушался к ощущениям и объявил:

— Нет. Передумал.

Я внимательно присмотрелась к нему и пошла по пунктам:

— Тогда вот что. Сейчас мы выйдем из дома. Ты можешь шататься, а я буду тебя ругать. О’кей?

— За что?

— За то, что с утра нализался!! Вот за что! Окрик подействовал, и на Гошином лице отпечаталась активная мозговая деятельность.