Бильрот решил действовать по тщательно продуманному, много раз опробованному на собаках методу. Но также он предусмотрел несколько запасных вариантов на тот случай, если по ходу операции выяснится, что опухоль настолько обширна, что совместить желудочное и кишечное отверстие совершенно невозможно. Также он подготовил себя к разного рода неожиданностям, которые в те времена, когда до открытия рентгена оставались еще долгие годы, были делом заурядным, особенно если речь шла о вскрытии брюшной полости. Предварительно он изъял все содержимое из желудка пациентки и распорядился промыть его. Он ввел в лечебный обиход пациентки пептоновые клизмы – таким образом она стала получать искусственное питание, которое, как он надеялся, она смогла бы получать тем же способом и после операции. Но ни один человек на свете тогда не знал, как поведет себя желудок, если пациентке суждено было прожить еще долгое время. Бильрот оперировал с применением антисептиков – и вся операция будто бы была отмерена по линейке, выверена по секундомеру. А в те долгие часы, была, казалось, покорена новая страна, которая не покорилась раньше пионерам-завоевателям.

Пока Микулич рассказывал, я сравнивал оперативный метод Бильрота с теми, что использовали Пеан и Рыдигер. Я рассудил, что Бильрот выбирал более разумные направления разрезов, чем Рыдигер. А о Пеане нечего было и говорить. Также он применял другую технику швов, и сосуды он перевязывал так, что операция проходила почти без потери крови – все это было свидетельством кропотливой подготовительной работы. Но в общем и целом техника Бильрота очень напоминала технику Рыдигера. При помощи резекции Бильрот доводил желудочное отверстие до размеров отверстия двенадцатиперстной кишки и затем соединял оба органа посредством «окклюзионного» шва. В отличие от Рыдигеровой операции, которая длилась четыре часа, операция Бильрота занимала всего полтора часа – от той минуты, когда давали наркоз, до того момента, когда на брюшную стенку накладывался последний шов.

Когда мы приближались к клинике Бильрота, я с удивлением почувствовал, что меня будто бы подхватила и понесла волна уверенности.

«Пациентка, – продолжал Микулич, – была прооперирована уже тридцать дней назад. После операции у нее не наблюдалось ни слабости, ни боли, ни рвоты. Сначала мы давали ей лишь немного льда, затем каждые полчаса стали давать столовую ложку простокваши. Такое питание ее организм принимал без каких-либо затруднений, и через несколько дней у женщины восстановилось нормальное пищеварение. Мы не отходили от нее ни на час. Я часто не спал по ночам из одного только страха, что что-то может произойти в мое отсутствие: ей вдруг могло стать хуже, из-за подвижности желудка могли разойтись швы, что грозило бы воспалением брюшины, у нее в конце концов могла подняться температура. Но ничего не происходило. Это чудо, и вплоть до сегодняшнего дня мы не научились смотреть на это иначе – это чудо…»

Мы вошли в здание, которое, руководствуясь современными представлениями, можно было бы назвать тесным, шумным и дурнопахнущим, но именно с ним были связаны грандиозные планы Бильрота, именно там он добился выдающихся успехов. Микулич и я остановились у двери больничной палаты. «Пациентка, – вполголоса сказал Микулич, – последние восемь дней чувствует себя настолько хорошо, что накануне объявила нам, что не хочет больше находиться одна в отдельной палате. Она захотела общения – тогда как за пять дней до того она лежала в своей постели апатичная, мучимая постоянной рвотой. Но сейчас вы и сами увидите…»