— Твою ж мать… Ты чего здесь делаешь?

— Ничего… Дяденька, а вы наш или нет?

Вот же ж блин, вопросы у подрастающего поколения. Прямо как: дяденька это вы подбили танк? Что там дальше в анекдоте не помню.

— Наш я, наш. Ну, и свой немного, но ты не ответил.

— Убежал я, не хочу с Тарасом жить, пусть Машка одна с ним живёт.

— Угу, а поподробнее.

Подробности оказались невесёлые. Жили-были в деревне Казённые Лешни братец Иванушка и сестрица… правильно, Машенька. Отец у них был председателем колхоза, а матери не было – умерла она родами шесть лет назад, ребёнок тоже не выжил. Так и жили они втроём. Маша росла красавицей, вся в мать – по ней не только в деревне парни сохли, но и в окрестностях чуть ли не массовый падёж сухостоя намечался. Но Маша была девушкой серьёзной, лишнего себе не позволяла, руководила школьной комсомольской организацией. А как школу закончила, так и в Псков подалась, в техникум сельскохозяйственный. Год отучилась на отлично, вероятно разбив свой неприступностью, и там множество сердец, а как вернулась домой на каникулы – война. Отец ушёл на фронт, множество других тоже, а вот некоторые наоборот вернулись, в том числе и Тарас, приехавший домой из краёв дальних сибирских, отдав там шесть лет жизни лесоповалу. Приехал естественно злой, а тут, как уже говорилось – война. Как вероятно все догадались, на фронт он не пошёл, а в полицию запросто. На зону Тарас загремел ещё по малолетке, потому жены у него не было – не беда, будет. А кого в жёны брать первому парню, как не первую красавицу? Ну и что, что не хочет – кто её спрашивать-то собирается. Всё – сказка кончилась. Страшненькая такая сказка.

— Вот ты убежал, а ну как сестре помощь нужна.

— Так она сама сказала, чтобы уходил.

— Ну, раз сама… Будем считать, что ты за помощью отправился. Пошли обратно.

— Пошли. А ты поможешь?

— Постараюсь. Тарас один?

— Не, с ним ещё трое, гады… Дерутся.

Понятно, судя по отсутствию синяков, видно парнишке пинка отвесили.

— Тебе лет-то сколько?

— Взрослый уже.

— А конкретно?

— Двенадцать.

— И правда, взрослый.

За разговором дошли до деревни. Была она небольшая, домов на пятнадцать-двадцать, так сразу и не разберёшь.

— Где ваш дом?

— Вон, второй с краю, с синими наличниками.

Дом, как дом. Не жировал похоже председатель.

— А крайний чей?

— Бабка Матрёна там живёт, одна. Муж её, дядька Филипп, и Колька с Пашкой на фронте.

— Значит не выдаст если что, поможет?

— Не в жисть не выдаст.

— Хорошо, тогда давай к ней, узнай обстановку и обратно.

— Может сразу пойдём, морды им набьём.

— Боюсь, одними мордами не обойдётся. Сейчас мне идти нельзя, это тебя кто заметит, внимания не обратит. Ты теперь моя разведка – всё узнай и доложи.

— Понял. Узнаю и доложу.

Ваньки не было долго. Вернулся уже как стемнело, весь в слезах.

— Боец, отставить распускать нюни, докладывай.

— Они Машку… Избили… Она в подвал спряталась… Они самогонку пьют… Грозятся полы сломать… Или поджечь… Она плачет…

— Всё, слёзы вытер, боец! Пошли!

— Мы их убьём?

— А хочешь?

— Да!

— Тогда убьём.

До деревни дошли тихо, никто даже не гавкнул. В огне крайней избы теплился огонёк не то свечи, не то керосиновой лампы, горевшей на минимуме. Ванька стукнул в окно, после чего оно бесшумно растворилось.