После тяжелого дня ужин в доме Салаха в Сайде создает волшебную иллюзию спокойствия. Этот дом тоже обстреливали: однажды израильская ракета, запущенная с моря, пробила стену, правда, не взорвалась. Но под окнами сад, а в нем цветы и ленивые собаки, в камине потрескивают дрова, а на тарелке лежат котлеты из ягненка. Жена Салаха Дина — принцесса из Хашимитской династии и когда-то была супругой короля Иордании Хусейна. Она окончила британскую частную школу, изучала английскую литературу в Кембридже, в Гертон-колледже.
Со знанием дела, деликатно и весьма остроумно Дина с Салахом разъясняют мне суть палестинской идеи. Чарли сидит рядом со мной, близко-близко. Когда под Сайдой в последний раз было сражение, с гордостью говорит Салах, Дина — хрупкая женщина, известная своей красотой и сильным характером, села в их старенький «ягуар», поехала в город, накупила у булочника пиццы, отправилась на передовую и настояла на том, чтобы лично передать ее бойцам.
Ноябрьский вечер. Председатель Арафат со свитой ни с того ни с сего пожаловал в Сайду — отпраздновать 17-ю годовщину палестинской революции. Небо иссиня-черное, того и гляди польет дождь. Пока мы вместе с сотнями других людей протискивались на узкую улочку, где будет проходить шествие, все мои телохранители исчезли, кроме одного, а именно загадочного Махмуда — он, хоть и служил в моей охране, оружия не носил, по кошкам из окон Салахова дома не стрелял, по-английски говорил лучше всех и к тому же демонстрировал некую таинственную отстраненность. Последние три ночи Махмуда я вообще не видел, в дом Салаха он приходил только под утро. А теперь он стоит рядом в плотной, трепещущей толпе на улице, увешанной знаменами и воздушными шариками, и ревниво меня оберегает — маленький, кругленький юноша восемнадцати лет в очках.
Парад начинается. Сначала идут дудочники и знаменосцы, дальше едет фургон с громкоговорителем, орущим лозунги. Следом на импровизированном пьедестале — группа упитанных военных деятелей в форме и высокопоставленных чиновников в темных костюмах. Там виднеется и белая куфия Арафата. Над праздничной улицей раздается взрыв, на наши головы извергается зеленый дым, потом превращается в красный. Это, невзирая на дождь, запускают фейерверки, которые сопровождаются и настоящими выстрелами, а наш вождь тем временем стоит неподвижно в мерцающем свете на переднем плане сцены и разыгрывает собственную статую, его рука воздета в победном жесте — пальцы сложены буквой V. Дальше следуют медсестры с эмблемами полумесяца на зеленом фоне, а вот дети в инвалидных колясках — жертвы войны, а вот девочки и мальчики — скауты из «Ашбал» — размахивают руками и маршируют не в ногу, а вот джип тянет за собой платформу, на ней стоят завернутые в палестинский флаг бойцы, нацелив стволы своих «калашниковых» в черные от туч небеса. Махмуд прямо за моей спиной машет им изо всех сил, и они, к моему удивлению, все как один поворачиваются к нему и тоже машут. Ребята на платформе — остальные мои телохранители.
— Махмуд! — кричу я ему, сложив ладони рупором. — Почему ты не стоишь там с друзьями, нацелив свой автомат в небо?