Записка заставила Бруни улыбнуться. Она была подружкой на свадьбе Ваниллы, а теперь станет Храмовой матерью их с Дрюней отпрыска. По старинному обычаю, первый раз в Храм ребеночка заносила не родная мать, а женщина, которую она назначала себе подменой на случай беды.

Матушка поднялась на второй этаж и заглянула к Весю.

– Чего вы дома сидите? – поинтересовалась она. – На улице так хорошо – не холодно и снежок падает.

– Матушка Бруни верно говорит! – вскакивая на ноги, воскликнул Рахен, и Бруни подумала, что неожиданно обрела в его лице рыцаря без страха и упрека. – Айда на улицу!

Весь чуть задержался.

– Бруни, – сказал он, будто сомневался в чем-то, – наши-то, мастеровые, с ними не знакомы еще. А вдруг подерутся?

– Ты мне сказал, что в ответе за них, – ласково улыбнулась ему Матушка, – но, ты прав, надо этот момент подсластить! Пойдем со мной!

Она спустилась в кухню и указала на блюда с уже готовыми вафлями:

– Берите и раздавайте прохожим.

– Как – раздавать? – удивился оборотень. – Бесплатно?

– Бесплатно, – твердо кивнула Матушка. – День такой сегодня – для добрых дел! Не забудьте детей, которых встретите, нищих у храма и квартальных вдов – ты же знаешь, где они живут.

– Блюда верните, клыкастые! – закричал вслед мальчишкам Пип, когда они, зачирикав воробьиной стаей, подхватили тарелки и резво понеслись на улицу. Посмотрел на Бруни с любовью в глазах и неожиданно грозно рявкнул:

– А теперь хватит ерундой заниматься! У нас – мерзавчики! Пит? Пи-и-ит! Тесто подошло!

– Иду, мастер! – отозвался Конох, появляясь из-за занавески и потирая руки. – Эх, сейчас разойдусь – не остановите!

Бруни отломила кусочек вафли и задумалась о том, куда лежала дорога красноволосого оборотня. А еще о том, что, даже если любимый навсегда исчез из ее жизни – в ней останется его друг. Его… и ее. Навсегда.

– А чего он приходил? – вдруг спросил Пип. – Чего хотел?

– Ничего особенного, – пожала плечами Матушка. – Пиппо, налить тебе морсу?

Спустя неделю зима вступила в свои права: по Вишенрогу с гиканьем и воем загулял ветер, с неба сыпалась белая крупа, а у стен домов наросли кучи снега, убранного с тротуаров. На площади Мастеровых построили снежную горку, залили ее водой, и улицы оглашались звонкими голосами детей, спешивших покататься.

Бруни слышала их отдаленный гомон, но существовала как в тумане: днями напролет они с Пиппо пекли булочки, булочки, булочки. Почти все приглашенные на свадьбу прибыли во дворец, увеселения уже начались. Гости пили и закусывали, закусывали и пили – как выражался Дрюня. Мерзавчики пользовались у гаракенцев оглушительным успехом. Партии лакомства теперь отправлялись во дворец дважды в день – утром и в обед.

В один из вечеров Матушка вдруг поняла, что в эти суматошные дни напрочь забыла о письме от мужа. Перерыла постель, где вроде бы его оставляла, залезла в комод и проверила туалетный столик – оно как в воду кануло! Бруни на память не жаловалась и теперь задумалась: с чего это та сыграла с ней дурную шутку? Нет, не лежала душа к Ральфу Рафарину; да и стала бы она думать о ком-то другом после его высочества Аркея, наследника престола, герцога Тимьяшского и Веземского, владыки Горной обители и Семи островов?.. Бруни подходила к окну, смотрела на падающий снег, качала головой и кусала губы. И сама себе тихо отвечала: «Нет!»