А серый кот, которого мать время от времени пускала и в дом, валялся на коврике у камина и сыто, довольно жмурился.

Уже поздно вечером, когда все угомонились, разъехались, разошлись, а Макса проводили в гостевую, я на цыпочках вышла из своей комнаты и спустилась вниз. Не ошиблась. Над порожком двери мастерской сияла солнечная полоска света.

Отец сидел за рабочим столом и полировал изумруды. Запах канифоли, знакомый с детства, приятно защекотал ноздри. Я молча приблизилась и села напротив. Отец так же молча передвинул мне часть своей работы и лишь спустя несколько минут сосредоточенной полировки в тишине произнес:

— Матери твоей гарнитур сделать думал. Видишь, камни темноваты? В цвет глаз подбирал. Теперь, верно, тебе в подарок пойдут.

Я кивнула, не поднимая головы. Привычные движения, давно знакомый монотонный труд.

— Как там твой мастер, не напугали мы его?

— А он не из пугливых! — беспечно отмахнулась я.

Отец вздохнул.

— Мы ведь с матерью хотели, чтоб ты рядышком была. Уже и жениха тебе подходящего присмотрели…

Я взглянула на него иронично. Присмотрели они! Ну-ну.

И, помолчав немного, заговорила. О том, как увидела, как опекал, учил, заботился. Как ругались и мирились. Как берег. Как страшно и жутко было думать, что могу лишиться его. Слова полились сами, потоком, словно вода, нашедшая брешь в заслоне плотины и спешащая вырваться на волю. Отец слушал и кивал головой в такт моим словам и своим мыслям.

— Ну, так-то я сразу увидел — мужик хороший! — подвел итог папа, когда я выдохлась.

Я улыбнулась, согласно кивнула и замолчала. Так в уютном, пропитанном пониманием молчании мы с отцом полировали камни для моего свадебного гарнитура.