- Отдыхай, дед, - сказал, заметив, что старик разволновался и ему труднее стало дышать. - Завтра договорим, - хотел добавить, что имеет целых два дня в запасе, но смолчал.

- И то верно, - согласился Фрол Гаврилович, добавив: - Я уже сказал отцу Иллариону, чтобы покормил тебя, да постелил бы в твоей комнате.

Егор вышел, осторожно притворив за собой дверь. Отец Илларион поджидал его, сидя в кухне за самоваром.

- А вот мы и почаёвничаем, - засуетился он, подвигая Непрядову ароматные пироги и коврижки на широкой соломенной плетёнке и наполняя ему крутым кипятком стакан.

Опускаясь на лавку, Егор только теперь почувствовал, как он устал и продрог за то время, пока добирался от станции до села. Холодный осенний дождь лил за окном не переставая. Ничего так не хотелось, как поскорее завалиться спать.

- Вам одной заварки или же с молочком? - деловито хлопотал отец Илларион.

- Как хотите, - сказал Егор. - Только покрепче, у нас на флоте так принято, - и для порядка осведомился. - Илларион... а по отчеству как?

- В миру называли Елисеем Петровичем, - пояснил священник. - Так что вы уж лучше называйте меня на сикулярный манер.

- Спасибо вам, что за дедушкой присмотрели, - Егор благодарно улыбнулся. - Не представляю, как бы тут он один.

- Он совсем не один. За день-деньской столько народу у нас перебывает, что голова кругом идёт.

- У вас-то, наверно, у самого семья?

- Никак нет, - отвечал он как бы по-военному строго. - Принял монашеский постриг, наложив на себя тем самым обет безбрачия. Служил при монастыре. Да вот потом Фрол Гаврилович попросил меня перебраться к вам. Трудновато ему стало одному со всем приходом управляться. Да и вдвоём жить - совсем не то, что в одиночку.

- Боюсь я за деда... Что с ним?

Отец Илларион ответил не сразу. Он пригладил пальцами аккуратную черную бородку и лишь потом, как бы со знанием дела, убеждённо пояснил:

- Нет никаких характерных симптомов, чтобы сделать более или менее определённое заключение. Вот если бы обследовать его в клинических условиях, - Елисей Петрович, точно от собственного бессилия что-либо предпринять, болезненно поморщился, оскалившись по-лошадиному крупными, лимонными зубами. - Но ведь года! Вашему дедушке - почти девяносто. В медицине есть такое понятие, как возрастная атрофия. Иными словами, отмирание бренной плоти при вечно живой душе...

- Можно подумать, что вы врач, - сказал на это Егор, отхлебывая из гранёного стакана густой, сдобренный топлёным молоком чай.

- В миру бывал и врачом, - признался отец Илларион, ничуть не обижаясь. - Представьте себе, Егор Степанович, даже военным хирургом.

- Вот это да-а, - не удержал своего изумления Непрядов. - И в каком же звании?

- В вашем, капитаном был.

- Ничего не понимаю,- Непрядов отставил стакан. - Как же вы, извиняюсь, дошли до жизни такой, что рясу надели?

- Долгий разговор и непростой, - попытался отговориться отец Илларион, - вы прямо с дороги, вам бы отдохнуть.

- Да уж какой теперь отдых, - оживился Егор. - Готов хоть до утра слушать, если только вам удобно об этом говорить...