Мне кажется, что начиная примерно с 16 лет дети должны ощущать, что очень скоро мама и папа скажут: «Ты уже не ребенок».

— Мы уехали на дачу, приготовь себе чего-нибудь.

— Потерял паспорт? Я не буду этим заниматься, найди или сделай новый.

— Ты нехорошо поговорил с бабушкой, она обижается, мне надоело вас мирить, разбирайся сам.

— Пятно на платье сойдет, не волнуйся. Пятновыводитель в ванной на полочке.

— Хочешь отпраздновать день рождения в следующую субботу? Отлично. Мы уйдем в гости. Только, пожалуйста, все организуй сама. Давай посчитаем, сколько тебе нужно денег.

Учеба, конечно, — слишком серьезный вопрос, чтобы полностью выпускать его из-под контроля. Но знаете, что мне сказали на родительском собрании в голландской школе, где учится моя дочь? В этой школе у всех родителей есть доступ к электронной системе, в которую заносятся оценки. В Голландии школу оканчивают в 18 лет. Так вот, недавно я узнала, что в день, когда ученику исполняется 18 лет, ровно в 12 ночи, доступ родителей к системе регистрации оценок блокируется, и возобновить его можно только с согласия ребенка. В 18 лет заканчивается выплата детского пособия. Школьники имеют на него право, но запрашивать его они должны сами, и деньги переводятся на их счет. Абитуриенты, а не родители запрашивают ссуду на учебу. Не говоря о том, что все дни открытых дверей в университетах рассчитаны на то, чтобы привлечь самих абитуриентов, а не их родителей. Государство всей своей системой дает понять: ты уже не ребенок.

Не надо бояться самостоятельности, потому что на самом деле это лучшая гарантия разумного поведения. Человек рвется к запретному плоду и сопротивляется мотивации извне. Но если он знает, что ответственность полностью лежит на нем — никаких ограничений, никакого давления, — то желание делать глупости резко уменьшается.

Мой папа не помнит этой истории, а я не забуду никогда. Мне 12 лет, мы в байдарочном походе. Папа вообще-то не курит, но в походе, вечером, стоя у реки, он с удовольствием зажигает сигаретку. И вот, набравшись смелости, я подхожу к нему и говорю: «Папа, дай мне тоже попробовать». Папа, не медля ни секунды, протягивает мне сигарету: «На, кури». Вся компания замерла. В тишине раздался голос маминой подруги: «Вовка, ты с ума сошел!» Мама молчит. Я, маленькая и нагловатая, стою на глазах у всех в полной растерянности. У меня хватило наглости спросить. Если бы папа с гневом запретил, все было бы просто, я бы гордо отошла с чувством победителя. А теперь мне пришлось задуматься: а хочу ли я, собственно, курить? С речки дул легкий ветерок, чай закипал на костре, сигарета тихонько гасла, близко-близко к моему лицу. «Погаснет сейчас, — сказал папа, — ты будешь курить или нет?» «Нет», — тихо сказала я и, опустив глаза, отошла в сторону. Я клянусь вам, что ни одного раза в жизни не пробовала курить. Даже не брала в руки сигарету. Ни разу. Хотя многие друзья курили, и я вовсе не считала это зазорным. И при этом ни разу у меня не было ощущения, что я что-то упустила, не попробовала. И я прекрасно знаю почему. Потому что мое некурение — это мой собственный выбор, который я сделала тогда, у речки.