Уж что-что, а устраивать ловушки сотник Бобрыня умел хорошо. Поднаторел за время войны в Бьярмии, когда возглавлял разведчиков Гостомысла, и выставлял на дорогах засады, чтобы захватить для допроса путешествующих варягов или же гонцов, скачущих от одной части варяжского войска к другому. И потому подготовку провёл тщательную. Главное, сразу выставил двух дружинников в охранение, чтобы за окрестными кустами приглядывали, переходя с места на место. А то заберётся кто в кусты, и его остальные приготовления увидит. Тогда уже ловушка точно не сработает. Охранение выступило, и скоро раздался договорённый сигнал. Можно было и остальное делать.
Сначала Бобрыня отправил спать в большой шалаш сотника Зарубу. Пусть ноги слегка из шалаша торчат так, чтобы показалось, будто сотнику место только с самого края досталось. Значит, все остальные тоже в шалаше залегли, и опасности из леса ждать не стоит. После этого самолично обошёл всю опушку поляны, выискивая места, где лучше стрельцу спрятаться, и откуда стрелять будет наиболее удобно, наверняка. И во все эти места поставил по человеку. Длинноногого Телепеня, несмотря на внешнюю неуклюжесть и несуразность фигуры, воя быстрого и ловкого, выставил к самой дороге, откуда и следовало ждать опасности. Только человек, здешние места хорошо знающий и бывавший здесь многократно, сумел бы приблизиться к избушке прямиком через лес, минуя тропу. И пусть приближается. Телепень, как сотник велел, должен человека пропустить. А вот если тот назад попытается вырваться, здесь его и валить. В том, что сам Телепень сумеет спрятаться так, что останется незаметным, даже если ему на нос наступят, и врага не спугнёт, сотник не сомневался, потому что во всём, пожалуй, полку княжича Гостомысла никто не умел прятаться так, как это делал Телепень, с детства имеющий охотницкую выучку.
После этого осталось только ждать. Всем – на постах, сотнику Зарубе – в шалаше, самому Бобрыне, на поляне. И он, легко переборов уже устойчивую сонливость, на всю ночь занял место у костра, только иногда, когда глаза начинали слипаться слишком сильно, вставал, и подходил к дверям избушки, прислушиваясь и принюхиваясь к происходящему там.
Несколько раз за ночь выбирался из шалаша проснувшийся сотник Заруба, предлагал Бобрыне отдохнуть, пока за него пободрствует вагр, но Бобрыня упорно отказывался.
– Спи пока. Коли до утра никто не покажется, я тогда тебя подниму, а сам отдохну.
– Выспишься тут. Ждёшь каждый миг чего-то. Разве это сон!
Бобрыня словно бы чувствовал, что момент приближается. И он даже предпринял меры по своей защите, не желая подставлять себя под отравленную стрелу. Якобы, от ветра защищаясь, поставил вокруг костра свой щит и щиты дружинников, в засаде им только мешающие, и потому оставленные на месте. Да и отсутствие щитов привлекло бы внимание настороженного и опытного глаза. Дружинники спят в шалаше, а щитов у костра нет? Не в шалаш же они их утащили. Вывод ясен – в шалаше дружинников нет. Бобрыня и это продумал. Он всегда, если кого-то заманивал, ставил себя на место того человека, которого заманивал. И, зная свой собственный богатый опыт, всегда исходил из того, что противник так же опытен или даже опытнее его. Лучше перестрашиться, чем недооценить врага.