Это ведь шутка, подумалось Вику. Если сейчас выпустить де Лайла, то и окажется, что всего лишь шутка, ну, может быть, грубоватая… Тут де Лайл неистово забился, и Вик одной рукой изо всех сил надавил на затылок де Лайла, а другой отвел его запястье подальше. Свободная рука де Лайла вяло трепыхалась, но Вик прочно удерживал затылок. Ступня де Лайла показалась на поверхности и снова скрылась под водой.
Вик вдруг заметил, что вода вокруг безмятежна. Над бассейном стояла тишина, будто Вик лишился слуха. Продолжая держать де Лайла под водой, он немного ослабил хватку и оглядел лужайку, дом, террасу. Никого не было, и он вдруг осознал – почти беспристрастно, спокойно, – что, прежде чем топить де Лайла, не удостоверился в том, что на террасе и на лужайке никого нет. Он продолжал держать де Лайла за плечи, не в силах поверить, что тот мертв или потерял сознание.
Это же шутка, снова подумал Вик. Но нет, поздно, уже не шутка – мысль достигла его сознания, как новость по радио, и он понял, что придется объяснять, будто де Лайла схватила судорога, пока сам Вик одевался на лужайке и ничего не замечал. Он попробовал отпустить плечи. Затылок де Лайла всплыл, лицо оставалось в воде.
Вик выбрался из бассейна, пошел к кусту гардении и стал переодеваться. Из кухни в конце дома доносились голоса и смех. Он торопливо надел тогу, запахнул ее отрепетированным движением и по лужайке направился к задней двери кухни.
На кухне собрались все: Мелинда, Эвелин с Филом, Хорас с Мэри, – но, когда он вошел, поприветствовала его только Эвелин.
– Может, сэндвич и кофе? – спросила его Эвелин.
– От кофе не откажусь, – кивнул Вик.
Фил наливал кофе в чашку, а Мелинда стояла рядом с ним, неловко сооружая сэндвич с ветчиной и шепотом жалуясь, что у нее раскалывается голова. Вик прислонился к раковине. Все почти удручающе напоминало окончание любой из многочисленных вечеринок, на которых бывал Вик: на кухню пришли хозяева с горсткой засидевшихся гостей, которые чувствовали себя совсем как дома, потому что хорошо знали друг друга, и всем было легко и спокойно, ведь уже поздно и все под хмельком. В то же время Вик ясно понимал: обо всем, что сейчас говорится и делается, позже будут многократно судить, рядить и спорить. Вот Эвелин пытается вернуться к рассказу, начатому перед появлением Вика, о том, как она встретила в «Козе и свече» старую знакомую, чьему сынишке сделали необычную операцию на сердце. Хорас старается слушать. А Фил передает ему чашку кофе со словами:
– Вот, Вик. Сахару?
Эвелин перебивает его:
– А мне?
Ей тоже хочется кофе. А Мелинда с похмельным отчаянием вопрошает:
– Господи, за что мне эта головная боль?!
Она не обращается ни к кому в отдельности, но произносит это таким гулким голосом, что Эвелин встает и подходит к ней.
– Милочка, неужели до сих пор не проходит? У меня есть чудесные желтые таблетки, попробуй принять. Поможет, я знаю.
Эвелин пошла за желтыми таблетками, и Мелинда уже была на середине кухни – Вик думал, что она идет за Эвелин, – как вдруг она остановилась и обернулась:
– А где Чарли?