- Барон, если помните, всегда восторгался, что письма из Тифлиса и в Тифлис из Петербурга приходят за одиннадцать дней!

- Почта! Да разве можно такое по почте?!

-Прочти я те стихи, может, и поэма была б другая!

- Полно скромничать! Вы можете гордиться своей поэмой! А что касается тех стихов, боюсь, обожгли б себе руки, попадись те листки к вам!

- Как вы могли - знать и не показать! Я догадался потом, как вспомнил выражение вашего лица, когда ба рон Розен спросил вас: "Вы читали стихи на смерть Пушкина?" И когда, уже зная о тех листках, да, да, я много дней ходил с обожженными пальцами (что пальцы? горело нутро!), заново просмотрел ваш перевод моей поэмы, сначала, не скрою, удививший и испугавший меня!

- Вы ж были наивны, Фатали! Да и прошло-то ведь всего три года, как вы пришли на службу к барону.

Как рассказывает благовоспитанный и добрейше-милейший - таковы невосточные востоковеды, как правило, краснощекие, стыдливые, с седой треугольной бородкой, позволяющие себе лишь изредка, но непременно безадресно браниться: "Это черт знает что!" - востоковед Адольф Берже:

в мае тридцать седьмого года была предпринята карательная ("ну, зачем?!" - вычеркнул!) экспедиция в Цебельду под личным начальством главнокомандующего, в свите которого находились Мирза Фет-Али и причисленный к Грузинскому гренадерскому полку Бестужев, пользовавшийся особенным расположением барона Розена (обожал государственного преступника!). По приведении в покорность цебельдинцев (три повешенных на пятачке сельской площади и двадцать убитых, - но не писать же об этом!) отряд возвратился в Сухум, где его уже ожидали суда, на которых он должен был отправиться к мысу Адлер для наказания горцев. (И горец о том знал! Знал, когда целился и когда нажал курок!) За три дня до отплытия в море Бестужев - в числе других - обедал у барона Розена, который между прочим спросил его:

- Вы читали стихи на смерть Пушкина? - Бестужев растерялся: читал ли он!! За столом оцепененье, застыли. Барон - он-то читал! не могли его из Санкт-Петербурга не уведомить! - быстро поправился, глядя невинными глазами на Бестужева: - Ну да, стихи нашего Фатали.

Отлегло!

- ...наш юный друг Фатали посвятил памяти Пушкина трогательную восточную поэму, очень вам советую переложить ее на русский язык.

"Что же вы раньше мне не сказали, Фатали?" "А вы? Что же вы скрыли от меня?!" - Фатали знает: ходят листки по рукам! Но как достать? Спросил у одного: "Вы случайно не слышали?..." Тот оловянно уставился на Фатали и повел плечами. Еще у одного. Тот оживился: "Что? Какие? Покажите?!" Не к самому же барону идти?!

Спросить у Бестужева! Но как? Если бы желал, мог бы сам: поздней весною или ранней летней порой.

- А где оригинал?

Боюсь, что не поймете.

- Я не пойму? Ваш, можно сказать, ученик?! и продекламировал: ("Почему именно эти стихи? Я понял лишь потом, когда прочел поздним летом или ранней осенью те листки!...") - "Гечме намерд кюрписиндан, кой апарсын чай саны! Ятма тюлкю далдасында, кой джирсин аслан саны!"

Будь здесь Адольф Берже (а ведь рассказывал с чьих-то слов, ибо юн был в те годы, девятый ему пошел тогда), тут же перевел бы, ибо сидел бы рядом с бароном: "Не ходи через мост лукавца, пусть лучше быстрина унесет тебя. Не ложись в тени лисицы, пусть лучше лев растерзает тебя!"