Безнадежно.
Давай же, давай, давай…
Прочь, прочь, прочь…
Андерс Дальстрём машет руками, словно отгоняет кого-то, ему противен этот голос, даже если он и говорит ему то, что он думает сейчас сам.
«Спокойно. У меня в руках линейка. Ну-ка, вытяни свои пальцы!»
«Хватайте его, бейте его!»
«Давай же, сделай это…»
Я должен, должен, но хватит ли у меня сил?
Исчезни!
Я сделаю это сам.
«Давай же», — шепчет один голос. «Не надо», — говорит другой. Чье это лицо смотрит на меня?
«Он смотрит куда-то в воздух, — замечает про себя Малин, — словно между мною и им кто-то стоит».
Вдруг она понимает, кого видит этот человек.
— Он здесь, — говорит она. — И он хочет, чтобы ты остался.
И Андерс Дальстрём успокаивается, перестает дрожать, будто фильм о его жизни внезапно закончился. Рот его беззвучно шевелится, а палец все еще давит на спуск.
Вечерний полумрак за его спиной сгустился до непроницаемой темноты.
Андреас, ты там?
Чье это лицо мелькает передо мной, твое или ее?
Что ты говоришь?
«Андерс, это я и в то же время не я, — говорит голос. — Слушай меня и больше никого. Я хочу, чтобы ты остался, ты еще не готов. Змееныши исчезнут, я обещаю. Может быть, твою жизнь не назовешь ни легкой, ни завидной, но она твоя. Ты видишь мое лицо. Да, это я, ты узнал меня? Убери же свое ружье, иначе я опять пропаду».
Это ты, Андреас? Ты просишь меня не делать этого?
Как же я могу тебя не послушать.
Не делай этого.
Газонокосилки наконец смолкли, больше за мной никто не гонится.
А когда-нибудь ко мне вернется любовь, та, которую я искал и от которой бежал.
Не делай этого.
Ради меня, ради Катарины, ради всех нас.
Малин Форс видит, как Андерс Дальстрём вынимает ружье изо рта и резким рывком бросает его на землю, а потом поднимает руки и смотрит ей в глаза.
«Кого ты видишь? — мысленно спрашивает его Малин. — Меня или кого-то другого?»
Она направляет на него пистолет.
Воротник ее куртки расстегнут, и дождь струйками стекает по спине.
Сзади она слышит шаги. Двое полицейских в форме подходят к улыбающемуся Андерсу Дальстрёму и заводят ему за спину руки.
Она чувствует чью-то ладонь на своем плече.
— Ты сумасшедшая, Форс, — раздается голос Харри. — Совершенно сумасшедшая.
Эпилог
Линчёпинг, Севшё, ноябрь
Тот, кто умеет смотреть и слушать, услышит и увидит нас.
Мы — мальчики, жертвы времени, летающие над вами.
Мы везде и нигде.
Йерри, Андреас и Фредрик.
Теперь наши голоса слились в один, мы — хор, но наши песни до вас не доходят.
Человек в тюремной камере одинок. Он ожидает суда, на котором ему вынесут приговор.
В то же время он никогда больше не будет таким одиноким, как раньше, потому что обрел самого себя. Он знает теперь, кто он и почему сделал то, что сделал.
Даже участь убийцы может быть завидной, странно, не правда ли?
Но в мире так много странного.
И так мало способных слышать и видеть.
И так мало умеющих верить.
Малин озирается по сторонам. Везде чувствуется атмосфера казенного дома: и в комнате, и во дворе, окружающем здание реабилитационного центра для больных алкоголизмом.
Ей предстоит провести здесь шесть недель. Свен Шёман был непреклонен.