– Все ты правильно поняла, но я не об этом. Я думаю о Костике. Что теперь будет с мальчиком?

– Костик, – задумчиво повторила за ним Глафира и спросила: – Вы его любите? У вас близкие отношения? Занимаетесь воспитанием ребенка?

– Да не то чтобы, – как-то сразу стушевался Тихон Анатольевич. – Сначала Ленина мама, а потом и сама Лена не давали мне встречаться с мальчиком регулярно. Так, раз в месяц и в их присутствии, на полчасика-час. Я толком-то и не знаю этого ребенка, а он меня. Но все же он мой сын.

– Ну, оно и понятно, почему не давали, – кивнула Глафира и попеняла: – Вы простите, Тихон Анатольевич, но я откровенно поражаюсь: сколько я вас знаю, вы всегда были дальновидным, деловым человеком, прекрасным администратором, грамотным хозяйственником, очень хорошо умели обращаться с финансами и прекрасно разбирались в людях. Вот объясните мне, почему вы, будучи человеком весьма прозорливым, простодушно и доверчиво принимали все Ленины заявления на слово? Чего проще-то было узнать информацию о ней и о ребенке? Она вас уверила, что мальчик родился болезненным и недоношенным на два месяца раньше срока – более распространенного обмана на свете не сыскать. Николай Константинович по моей просьбе выяснил в колонии, где отбывала срок Земцова, что Костя родился здоровым, доношенным ребенком и никак не может являться вашим сыном.

– Как? – Грановский в один момент растерял все свое величие и царственность, обалдев от такого потрясающего известия.

– Да вот так. – Глаше даже смотреть на потерянное лицо худрука стало неудобно. – Если вы захотите, то можете и дальше принимать участие в жизни мальчика и помогать ему, а то и признать его сыном. Это ваше дело. Можете тест ДНК сделать, чтобы убедиться окончательно.

– Но мне казалось… – никак не мог совладать с собой великий артист, – …и я думал, что у меня теперь есть сын. Это так…

– А у вас и есть сын, – не пощадила его Глафира, которой надоела вся эта трагедия на пустом месте. – Только почему-то вы предпочитали не замечать этого факта.

– Какой сын? О чем ты? – недоуменно воскликнул Грановский.

– Замечательный, – уверила его Глафира и посмотрела на Зинаиду Осиповну. – Прекрасный парень. Мама которого никогда даже намеком не дала вам понять, что он ваш сын, и ни о чем никогда не просила.

– Это случилось всего пару раз, – пояснила Зина Осиповна, глядя только на Глафиру. – У Тихона Анатольевича был очень непростой жизненный этап, разлад в отношениях и большие сложности в театре. Он был женат, я замужем, и оба мы не были счастливы в браке.

– Ива-а-ан? – потрясенный до глубины души, обескураженно протянул Грановский.

– Иван, Иван, – ответила за его верную помощницу Глафира. – Как говорят англичане, «у старых грехов длинные тени». Парню семнадцать лет, и похож он на маму, но и ваши черты проглядывают, если внимательно присмотреться, к тому же у него точно такой же, как у вас, скривленный зуб в верхнем ряду и ухо словно чуть надорванное. Странно, что вы этого ни разу не заметили.

– Зина? – все не мог поверить и как-то осмыслить услышанное Грановский.