– Это почему?

– Начнем с того, что она этому так радовалась, и закончим тем, что она и вправду слишком старая, чтобы совершать самоубийство. Пришлось ей так и сказать – только деликатно, разумеется.

Она сумела вернуться домой вместе с ним, по своему обыкновению выдержанная, будто ничего и не было, а если и было, то ничего особенного (или, возможно, если что-то и было, то теперь все разрешилось). На подъездной дорожке она сказала, что ей надо в Милл-Фарм на обед, и он ответил: «Разумеется». Потом остановил ее, положив руку на плечо, и произнес: «Послушай, мне правда очень жаль. Потому что я был настолько глуп и ничего не понял. Ты такая хорошая. Ты найдешь себе отличного парня». Стало тихо, собственное лицо казалось ей застывшим и жестким, словно она надела маску. Потом он попросил:

– Только не забудь про Кристофера, ладно?

Она покачала головой, потом улыбнулась, считая, что это будет выглядеть правильно и достойно, и ответила: «Нет, конечно же, нет», повернулась и решительным шагом направилась прочь по подъездной дорожке. В сад он ушел, стукнув калиткой, еще до того, как она успела отойти на несколько шагов, но она не оглянулась. Пройдя по дорожке, она начала спускаться с холма, но понимала, что домой, на ферму, ей пока нельзя. И она свернула на проселочную дорогу к ферме Йорка, а когда приблизилась к воротам в живой изгороди, то перелезла через них, пробежала несколько ярдов по стерне и бросилась на землю. Рыдания завладели ею, сотрясали ее гигантскими бессловесными волнами. Горе изливалось из нее так, словно в ней и не было никогда ничего другого. А когда первые пароксизмы иссякли, и она затихла, начались слова и мысли. Что он сказал, что сказала она – и, вызывая особенно жгучий стыд, то, что она подумала, выбираясь из гамака много веков назад. «Я хотел кое о чем поговорить». С чего она взяла, что долгожданный момент наступил? Что он решил сказать ей, как сильно он ее любит? Теперь она не находила никаких причин, по которым могла так подумать, и все-таки подумала. А потом, позднее, пока у нее еще был шанс сохранить тайну, почему она этого не сделала? Зачем схватила его за руку и развернула лицом к себе? «Я люблю вас. Я влюблена в вас всем сердцем», – сказала она и заново пережила в воспоминаниях то, как озарение и понимание – и да, ужас на его лице быстро сменились доброжелательным сочувствием, ранившим почти так же больно. Тогда останавливаться было уже слишком поздно, и все выплеснулось разом. Она открылась ему только потому, что, если вдруг будет война, его могут убить или он уедет далеко, и она с ним больше не увидится. «Мне было бы невыносимо думать, что я вам так и не призналась», – сказала она, а теперь ей было невыносимо думать о том, что признание уже сделано. Она и сейчас расплакалась, как тогда, только теперь ее было некому обнять. Ибо он обнимал ее, пытался утешить, повторяя отчаянные, безнадежные слова, которые ничего не значили. Она переживет, она еще так молода, у нее вся жизнь впереди (как будто могла служить утешением вся жизнь, полная такой боли!). Все, что он говорил, лишь принижало ее, преуменьшало значение ее чувств. Пытаясь объяснить ей, что ее любовь – нечто бренное и преходящее, он отнимал все, что у нее было. «А вот я бы