– Я бы не отказался. Нет, как я и говорил, нет худа… Ну что ж, по крайней мере, теперь все вернется в привычную колею.

Миссис Криппс, жизнь которой из привычной колеи и не выходила, согласилась. Для него это означало, что поганые примусы вынесут из его гаража, для нее – что Долли снова примется за работу внизу, как только прекратит чесаться, как помешанная. Тем вечером он впервые водил ее в паб, в этом не было ничего привычного, и она чудесно провела время.

– «Мы расцениваем соглашение, подписанное прошлой ночью, а также англо-германское морское соглашение как олицетворение стремления наших двух держав никогда больше не вступать в войну друг с другом», – Хью, сидящий рядом с Эдвардом в машине, читал вечернюю газету, которую они купили по дороге в Суссекс.

– И все?

– Еще один отрывок: «Мы пришли к выводу, что метод консультаций и впредь должен быть методом, избранным для рассмотрения любых других вопросов, вызывающих опасение наших двух стран, и мы полны решимости в дальнейшем преодолевать возможные разногласия между нами и тем самым вносить свой вклад в обеспечение мира в Европе».

Эдвард хмыкнул.

– Отличный он все-таки малый, Чемберлен. Признаться, я уж думал, что у него ничего не выйдет.

– И все-таки это политика умиротворения, верно? Не понимаю, при чем тут честь – и, полагаю, чехи тоже.

– Да ладно тебе! Ты ведь сам не хотел войны. На тебя не угодишь, старина. Не прикуришь мне цигарку?

Хью прикурил сигарету, и Эдвард, принимая ее, сказал:

– Ну что ж, по крайней мере, мы выиграли время на перевооружение. Даже при всем твоем пессимизме тебе придется это признать.

– Если до этого дойдет.

– Ох, господи, Хью, да взбодрись же ты! Только представь, как мы повеселимся, вылавливая бревна из реки.

– И умасливая портовые власти, – улыбнулся Хью. – Веселья хоть отбавляй.

– Как думаешь, – спросила Луиза тем вечером, когда мылась вместе с Норой, – все, кто сложил свои обещания в пенал, сдержат их?

– Мне кажется, мы об этом никогда не узнаем. – Нора рассеянно водила фланелевой мочалкой по одному и тому же месту на руке. – Можно спросить у них, и тогда они будут считать, что обязаны, но всю правду мы не узнаем никогда. Это вопрос совести каждого из них. Лично я свое обещание сдержу.

– Может, мы с тобой скажем друг другу?

Луиза умирала от желания узнать, что пообещала Нора. Что может быть хуже, чем стать монахиней?

– Ладно. Только ты первая.

– Нет, ты.

– Я пообещала, что если войны не будет, я стану не монахиней, а медсестрой, – она выжидательно посмотрела на Луизу. – Понимаешь, медсестрой я быть не хочу, а монахиней – хочу ужасно.

– Ясно, – вообще-то она не понимала, ужасными казались ей оба занятия, но дело ее.

– А ты?

– А я, – ответила она, стараясь, чтобы ее ответ прозвучал скромно, – поклялась, что если войны не будет, я поеду с тобой в пансион.

Нора фыркнула.

– Я думала, ты так или иначе собиралась туда.

– Нет, не собиралась. Я начинаю страшно тосковать по дому, даже когда провожу вдали от него хотя бы одну ночь. Даже если для тебя это ничего не значит, для меня это очень серьезно.