– Ясно, что город вы знаете хорошо.

Не успела Эва перевести дух, как Борделон, склонив набок приплюснутую голову, продолжил допрос:

– Близость города к германской границе способствует большому числу смешанных браков. Скажите, мадмуазель, вы владеете немецким? Солжете опять, и я вас вышвырну немедленно.

И вновь Эва заледенела до самых пят. Борделон даже слышать не хотел об официантке, владеющей немецким. Образ «Леты» как оазиса конфиденциальности гарантировал ему высокие доходы от немецких клиентов. Сейчас взгляд его, острый, точно скальпель, ловил малейшие изменения в лице собеседницы.

Соври, – приказала себе Эва. – Выдай лучшую в своей жизни ложь.

Она ответила Борделону прямым бесхитростным взглядом и, ни разу не заикнувшись, проговорила:

– Нет, мсье. Отец ненавидел немцев. Он не желал, чтобы их язык звучал в его доме.

Повисла долгая пауза. Тиканье золотых часов едва не прикончило Эву, но она не отвела взгляд.

– А вы их ненавидите? – наконец спросил Борделон.

Эва не рискнула солгать второй раз кряду. Взамен она переступила с ноги на ногу и, потупившись, позволила губам задрожать.

– Когда они оставляют недоеденной половину порции мяса под корочкой, – тихо вымолвила Эва, – трудно удержаться от ненависти к ним. Только для безудержной ненависти у меня нет сил. Я д-должна как-то приладиться, иначе не д-доживу до конца войны.

Борделон негромко рассмеялся:

– Нечасто встретишь такой взгляд на жизнь. Во многом я его разделяю, мадмуазель, но с той лишь разницей, что приладиться мне мало. – Он обвел рукой свой роскошный кабинет. – Я хочу процветать.

Эва ничуть не сомневалась, что в этом он преуспеет. Поставь выгоду превыше всего прочего – родины, семьи, Бога – и своего добьешься.

– Скажите, Маргарита Ле Франсуа, – Борделон говорил почти игриво, но Эва ни на миг не расслаблялась, – а вам не хотелось бы не просто выживать, но благоденствовать?

– Я п-простая девушка, мсье. У меня очень скромные запросы. – В распахнутых глазах Эвы плескалось отчаяние. – Умоляю никому не говорить, что я из Н-нанси. Если станет известно, что я из тех краев…

– Могу себе представить. – Борделон понимающе сощурился. – Здешний народ – страстный патриот. И может быть суровым. Ваш секрет останется при мне.

Он из тех, кто любит секреты, – подумала Эва. – Когда они хранятся у него.

– Б-благодарю вас, мсье. – Она схватила его за руки, неуклюже их пожала и, склонив голову, так прикусила себе щеку, что из глаз ее брызнули слезы. – Спасибо вам.

Хозяин не успел возмутиться беспардонностью работницы, хватающей его за руки, – Эва выпрямилась и оправила платье.

– Вы изящны, даже когда испуганы, – вдруг сказал Борделон по-немецки.

Он вновь впился взглядом в ее лицо, ища хоть малейший признак того, что фразу его поняли, но Эва лишь тупо заморгала:

– Простите, мсье?

– Нет, ничего. – Борделон улыбнулся, а у Эвы возникло ощущение, будто он снял палец со спускового крючка. – Можете идти.

Ногти ее оставили глубокие следы в ладонях, но она вовремя разжала кулаки, чтобы, не дай бог, не капнула кровь. Рене Борделон это заметил бы. Уж он бы не проглядел.