А не за то, что вы ее изолируете мультиком, накормите до отвала и уложите спать неповоротливую гусеничку.

– Вообще-то мультик она смотрит перед сном 15 минут. И этого достаточно. Все остальное время ее нужно занимать.

– Тогда пойдемте покушаем. Я сварила вкусный суп.

Пожрать – то еще развлечение, но, как говорил Винни, раз больше ничего не осталось…

Мы пошли в кухню, Баболя включила конфорки, поставила греться кастрюлю, чайник и что-то на сковороде. В квартире и так была страшная духота. А от конфорок – вообще нечем дышать, они выжигали кислород. Я решила забросить пробный шар.

– Если все форточки заколочены из-за Кати, то не стоит. Она у меня дитя сквозняков, даже зимой у нас все нараспашку.

– Нет, мы сами теплолюбивые. И деткам тоже нужно тепло.

– Ну, это спорно, знаете, вот известный врач Комаровский…

– Комаровский! – весело воскликнула Баболя. – Ну что мужчина может знать о детях?

Я поняла, что мой Комаровский будет прихлопнут, чтобы не жужжал. Мы стали есть приготовленный Баболей обед. Было вкусно, потому что вредно. Жирно, майонезно. Венцом стола стала сырокопченая колбаса, нарезанная с сыром. Катя немедленно потянула ладошку к ней и была вознаграждена двумя кусочками.

– Мы не едим колбасу, – сказала я. Хотела добавить, что это вредно.

– А мы едим, – отрезал Деданя. – Ребенок будет создавать меньше проблем, если будет есть с общего стола.

Я поняла, что за мои деньги мой ребенок будет жить по чужим, чуждым мне правилам, придуманным с единой целью – не создавать проблем. Люди старшего поколения, даже если их нанять на работу, приходят учить, а не учиться.

Я готова принять это в родных людях, потому что я их люблю и они любят меня и моего ребенка. Это, безусловно, важнее правил. А вот с чужими все иначе.

Спустя час пришло время менять подгузник. Я зашла с дочкой в ванную, помыла ее, вытерла полотенцем и хотела надеть подгузник, но маленькая стрекоза вырвалась из рук и побежала в комнату голышом. Дальше случилось то, что по закону плохого кино обязательно случается, если этого боишься: Катя вбежала в комнату, расставила ножки и пописала на ковер.

Баболя и Деданя изменились в лице. Они бросились за тряпками и салфетками, встали на колени вокруг того места, где случился инцидент, и стали промокать его так исступленно, что я растерялась. Они делали это молча, на их лицах было отчаяние.

На вид это был старый, потертый, ничем не примечательный палас, но для них это был раритет. Они отмывали его так, будто это ядерные отходы, а не моча годовасика, которая вообще не пахнет.

– Простите нас, пожалуйста, – мирно сказала я и очень захотела домой.

– Ничего, – буркнула Баболя, которая стояла ко мне пятой точкой и терла ковер салфеткой. Уже минут 15.

«Может, с родными внуками будет иначе, – подумала я. – Все-таки вещи для человека, а не человек для вещей, но пока они не хотят внуков, во всяком случае чужих…»

Я взяла на руки дочку, и мы стали прощаться.

– Будем иметь вас в виду, большое спасибо, – сказала я, понимая, что видимся мы в последний раз. – Катя, помаши ручкой.

Катя прилежно помахала. Она устала, ей было скучно, она хотела спать.