– Ну ничего, в школу ее заберу, а пока годик пусть у вас поживет, – говорила мама.

У нее ночной обратный рейс.

На дворе октябрь. Ветреный, нервный, злой. Как же мама долетит в такую погоду в свою Москву? Мне хочется ее проводить, но я проваливаюсь в сон. Мне снится вареный лук. Я просыпаюсь, и меня тошнит. Бабушка, спотыкаясь спросонья, несет на мой зов тазик, и воды, и компресс.

– А мама улетела? – спрашиваю я, и меня так отчаянно выворачивает, что бабушка в испуге распахивает форточку, хотя обычно боится сквозняков.

А потом, когда меня уже не рвет и из меня идет только вода, бабушка гладит меня по волосам, прижимая к себе, а я плачу какими-то совсем глупыми детскими слезами, которые не могу сформулировать.

– Ну не плачь, ну все, сейчас станет полегче, – говорит бабушка и, кивая на тазик, велит дедушке: – Вынеси.

Они оба дежурят у моей кроватки, гладят, накрывают одеялком, успокаивают. Они меня очень любят. И я их люблю. И маму люблю. Я только лук вареный не люблю. И когда обижают. И я согреваюсь в их руках и говорю им, взволнованным:

– Не бойся, бабушка, я не заболела. Не бойся, дедушка, я больше не буду звонить маме в Москву.

Я больше и не звонила – ведь ничего не случилось. И даже когда мама не забрала меня через год, чтобы я пошла в школу в Москве, я тоже не звонила. Ничего же не случилось. Ничего. Заберет, когда сможет, как-нибудь потом.

Мама звонила сама – узнать, как дела. И я бежала на короткую прерывистую трель междугороднего звонка и хватала трубку. Алло! Алло! У меня все отлично, мам! Я твой маленький несломленный клоун.

В палате роддома, где я родила сына, было две кнопки: красная и синяя. Синюю нужно было нажимать, если что-то не так с новорожденным: в течение минуты в палату прибежит неонатолог. Красную – если что-то не так с мамой: в палату прибежит гинеколог.

Со мной было все не так: я боялась за своего ребенка. Страх перекрыл все другие чувства. Мне казалось, что он тяжело дышит, опасно вывернул шейку, покрылся подозрительными прыщиками, голоден и вообще расстроен, что ему досталась такая невменяемая мать.

Я поочередно жала кнопочки. Так часто, что соседка из бокса напротив хмуро пошутила: «Это не приставка, выпускай их иногда из рук». Но я понимала, что именно за это и заплатила, когда выбрала рожать платно.

Я очень ответственная. Мне нужно, чтобы все было под контролем, а роды – это новая для меня сфера. Я неопытна и напугана. Я новобранец в этой армии материнства, где все родившие давят своим опытом. Поэтому я должна всему научиться за те три дня, что прописаны в контракте на роды.

Я, пытаясь скрыть нарастание истерики за улыбкой Гуинплена, задавала вопросы специалистам. Все те, что обступили меня и нагоняли ужас. А что с пупочком, а почему нет молока, а как чистить носик, а как дать грудь, а как отнять грудь, а почему он красный, а нормально, что он так часто писается? На выписку? Нет, я не могу, я не готова. Какую выписку? У меня еще 100 миллионов вопросов!

Муж забрал меня из роддома. По пути я цеплялась за косяки дверей и умоляла на пару лет оставить нас с сыном тут, в царстве гинекологов и педиатров.