Полки 109-й дивизии в течение одного часа форсировали реку Лугу, выбили немцев из опорного пункта Сала и прочно закрепились на отвоеванном рубеже. Советские войска, разорвав цепь обороны противника в опорных пунктах на левом берегу реки, поставили гитлеровцев под угрозу окружения на побережье Нарвского залива. Гитлеровцы делали все, чтобы сбросить нас в реку. Они вводили в бой новые и новые стрелковые и танковые части. В небе не умолкал рев моторов. В первый час боя мы дрались с гитлеровцами из 61-й пехотной дивизии. К вечеру на нас трижды бросались в контратаку солдаты 11-й дивизии. Ночью же мы вели бой с частями 207-й дивизии. Всю ночь немцы вели губительный огонь из пятиствольных минометов и пушек по нашим флангам от поселков Извоз и Александровская Горка. С наступлением рассвета они бросились в контратаку: теперь это были эсэсовцы дивизии «Нордланд»[44].

Об этой дивизии я не раз слышал раньше, и вот довелось-таки встретиться с этими гитлеровскими молодчиками на берегах реки Луги. Ничего не скажешь, они атаковали напористо, лезли под огонь наших пулеметов, не считаясь с потерями. Но и мы не давали промаха и дрались упорно. Мы мстили!

– Ну и прут, ну и прут, стервецы!.. – сказал Максимов, меняя кипящую воду в кожухе пулемета. Я набивал для него ленты.

В пяти метрах от нас Найденов вел огонь из трофейного станкового пулемета. С левой стороны дрожащего корпуса образовалась горка опустошенных стальных лент, а Сергей ставил и ставил новые, не прекращая огня.

Бойцы батальона капитана Морозова попятились назад под напором эсэсовцев.

– Братцы! Куда вы? Держись! А то сбросят, гады, на лед!

– Сил нет, батя, вон как жмут… – отозвался чей-то голос.

Опорные пункты Александровская Горка и Извоз горели. «Катюши» ни на минуту не прекращали обстрела атакующего врага, но над нашими позициями нависла страшная угроза.

– Третью атаку отбиваем! Все равно не возьмете! – крикнул Сергей в сторону немцев.

– Держись, дружище. А иначе – хана, – спокойно сказал Максимов.

Вдруг эсэсовцы прекратили атаку и как шальные бросились бежать в поле, в сторону Нарвы. Этот перелом в бою произошел так неожиданно, что мы некоторое время не могли опомниться – даже не стреляли в спину отступающего врага. Все стало ясно, когда увидели мчавшиеся по полю советские танки Т-34…

Бойцы устало зашагали вслед за танками по снежной целине. Доставали хлеб, ели на ходу. Под вечер мы с ходу атаковали противника в Дубровке и перерезали шоссейную и железную дороги Кингисепп – Ивангород.

Ночевали мы в лесу, без боязни разжигая костры. Усевшись на еловые ветки вокруг огня, бойцы сушили портянки, варежки, а некоторые, отогрев руки, тут же на снегу засыпали, не успев докурить папиросу. Глядя на пылающий костер, я вспомнил 41-й год, дни нашего отступления. В то время ночью мы боялись зажечь на открытом месте даже спичку.

Наша авиация и артиллерия всю ночь бомбили Ивангород и Нарву. Кингисепп горел. Там все еще слышался шум уличного боя.

Максимыч разостлал палатку, разобрал корпус пулемета и молча одну за другой начал чистить части, почерневшие от порохового дыма. Найденов помогал ему. Я невольно вспомнил дядю Васю, любившего содержать в чистоте и исправности оружие… Никто из товарищей не нарушал молчания, хотя нам было о чем поговорить: ведь враг за 15 дней нашего наступления отброшен от стен Ленинграда на 100–150 километров, тогда как немцы при наступлении в 1941 году преодолели это же расстояние за три месяца! Нашу радость омрачала гибель товарищей…