Утреннее солнце мягко освещало три дома напротив. Как красивы эти постройки с верхними галереями на деревянных столбах и богатой резьбой! Кристин показалось, что она чуть ли не впервые увидела их по-настоящему. Позолоченный конек крыши нового стабюра сверкал на фоне голубой дымки, окутывавшей горы позади усадьбы. Лето в нынешнем году началось дождями, и дерн на крышах ярко зеленел. Кристин коротко вздохнула, еще раз бросила взгляд на маленького Эрленда и снова повернулась к своим сундукам.

Вдруг со двора донесся пронзительный детский вопль. Кристин бросила все, что было у нее в руках, и опрометью выскочила во двор. Эрленд стоял и громко плакал, глядя то на свой пальчик, то на полузадушенную осу, которая валялась тут же на траве. Стоило бабушке поднять его на руки и начать успокаивать, как он еще пуще заревел, а когда она, ласково увещевая его, приложила к укусу влажную землю и холодный зеленый листок, плач стал душераздирающим.

Лаская и укачивая ребенка, Кристин унесла его в свою горницу. Эрленд кричал так, словно его резали, но вдруг мгновенно успокоился: горшочек с медом и костяная ложка, которые бабушка достала с притолоки, были ему знакомы. Кристин обмакивала в мед кусочки белой лепешки, кормила мальчика и утешала его, прижавшись щекой к его светлому затылку, где волосики оставались короткими и курчавыми еще с той поры, когда мальчик лежал в колыбели и подушка приминала их.

И Эрленд забыл о своем горе, повернул к ней личико, целуя ее, лаская липкими губами и пальцами. Вдруг в дверях появилась Юфрид.

– Вы взяли его в дом, матушка… В этом не было нужды – я ведь тут близко, наверху.

Кристин рассказала о беде, которая приключилась с маленьким Эрлендом во дворе.

– Неужто ты не слышала, как он плакал?

Юфрид поблагодарила свекровь.

– Но теперь мы больше не станем вам докучать…

Она взяла на руки ребенка, который теперь уже сам тянулся к ней, и вышла из горницы.

Кристин поставила на место горшочек с медом. А затем села, опустив руки. С сундуками и Ингрид управится.

Предполагалось, что когда Кристин переберется в старый дом, то Фриду она возьмет с собой. Но случилось так, что на Фриде женился один из слуг, что прибыли с Хельге Дюком, – совсем молодой парень, который скорее годился ей в сыновья.

– Так уж заведено в наших краях: слуги слушаются своих хозяев, когда те подают им благие советы, – сказала Юфрид своей свекрови, подивившейся было, как это сладился такой брак.

– А в здешних местах, – ответила Кристин, – бедняки не привыкли повиноваться нам, когда мы утрачиваем благоразумие, или слушаться наших советов, если они не пойдут им на пользу в той же мере, что и нам. Я даю тебе добрый совет, Юфрид, не забывать об этом.

– Мать правду говорит, Юфрид, – сказал Гэуте. Но голос его звучал робко.

Еще до венчания Кристин замечала, что он очень редко перечит Юфрид. А теперь и вовсе стал покладистым супругом.

Свекровь не отрицала, что Гэуте во многом мог всецело положиться на советы жены, – она была толковой, дельной и работящей, как немногие. А что до легкомыслия, то и сама Кристин была в молодости ничуть не лучше – ведь и она тоже растоптала свой дочерний долг и попрала свою честь, когда ей не удалось менее высокой ценой заполучить того, кто был ей по сердцу. Но стоило ей лишь поставить на своем, как она стала наидостойнейшей и верной супругой. Кристин видела, что Юфрид горячо любит мужа – она гордится и красотой его, и его знатным родом. Хотя сестры ее и вышли замуж за богатых, но ведь на мужей их лучше было глядеть ночью, да и то, когда не светит луна. А уж об отдаленных их предках и говорить нечего, издевалась Юфрид. Она ревностно, хотя и на свой лад, пеклась о благополучии и доброй славе Гэуте, а дома потворствовала ему во всем, как только могла. Но если Гэуте случалось хоть в чем-нибудь высказать иное мнение, пусть даже по самому пустячному поводу, Юфрид хотя и уступала ему, но с таким видом, что Гэуте сразу же начинал колебаться. И тогда она принималась уговаривать его и в конце концов обводила мужа вокруг пальца.