Кристин села, взяв в руки веретено. Она приветливо поздоровалась со своими детьми, когда те вошли в горницу, и спросила Гэуте про сено. Юфрид повела носом – гости оставили после себя резкую вонь в горнице. Но свекровь сделала вид, будто не замечает этого. Гэуте поеживался; ему, как видно, нелегко было начать разговор, ради которого его заставили прийти. Тогда заговорила Юфрид:

– Есть одно дело, матушка, которое нам, по-моему, лучше всего следует обсудить сейчас. Я понимаю, что вы считаете меня более скупой, нежели это, по-вашему, приличествует хозяйке Йорюндгорда. Я знаю, вы так думаете и считаете, что этим я роняю достоинство Гэуте. Я не собираюсь говорить сейчас о том, что вчера вечером побоялась впустить нищих, так как в усадьбе не было хозяина. Ведь я видела, что вы и сами это поняли, стоило только вам взглянуть на своих гостей. Но я и раньше замечала, что вы считаете меня скаредной подлянкой, немилостивой к беднякам.

Я не такова, матушка. Но и Йорюндгорд больше не родовое поместье богатого военачальника и дружинника короля, каким оно было во времена ваших родителей. Вы были дочерью богатого человека, знались с богатыми и могущественными родичами, замуж вышли тоже за богатого, а супруг ваш возвел вас к еще большему блеску и могуществу, нежели те, что были привычны вам с детства. Никто и не ожидает, чтобы вы в ваши годы до конца понимали, насколько иное положение у Гэуте, который утратил отцовское наследство и теперь вынужден делить половину богатства вашего отца с несколькими братьями. Но я-то не должна забывать, что не принесла моему другу ничего, кроме ребенка, которого носила под сердцем, и огромного долга в уплату пени, так как согласилась убежать с Гэуте тайком из дома моих родичей. Со временем все может измениться к лучшему, но ведь мой долг – молить Бога даровать долгие дни моему отцу. Гэуте и я, мы оба молоды, мы не знаем, сколько еще суждено нам иметь детей… Поверьте мне, свекровь, что, коли я так поступаю, я пекусь лишь о благе моего мужа и наших детей…

– Я верю этому, Юфрид. – Кристин серьезно посмотрела в пылающее лицо невестки. – И я никогда не вмешивалась в твое хозяйство и никогда не отрицала, что ты дельная женщина и добрая, верная жена моему сыну. Но уж дозволь мне распоряжаться моим добром так, как я привыкла. Ты ведь сама говоришь, что я старая женщина и переучиваться мне поздно.

Молодые поняли, что матери больше нечего им сказать, и сразу распрощались.

Как всегда, Кристин пришлось поначалу признать правоту Юфрид. Но когда она хорошенько поразмыслила обо всем, то ей показалось, что Юфрид все же не права. Незачем было и сравнивать подаяния Гэуте с подаяниями ее отца: дары на помин души бедняков и пришлых людей, умиравших у них в приходе, помощь выходившим замуж девушкам-сиротам, поминальные праздники в честь самых любимых святых Лавранса, деньги на пропитание больным и грешникам, желающим отправиться на поклонение святому Улаву… Если бы даже Гэуте был во много раз богаче, то все равно никто бы не ждал от него подобных издержек. Гэуте думал о Создателе не больше, чем это вызывалось необходимостью. Он был щедр и добросердечен, но Кристин понимала, что ее-то отец глубоко почитал бедняков, которым благодетельствовал, ибо ведь и Иисус избрал для себя удел бедняка, когда облекся во плоть. И отец ее любил тяжкий труд и считал всякое ремесло почетным из-за того, что Матерь Божья Мария пожелала стать пряхой, чтобы трудом рук своих прокормить себя и своих близких, хотя она была дочерью богатых людей и вела свой род от королей и первосвященников земли Иудейской.