Но все это не мешало Гэуте чувствовать себя счастливым. Никому и в голову не приходило усомниться в том, что молодые жили в добром согласии. Гэуте по сердцу была Юфрид, и они оба очень гордились сыном и любили его.
Все было бы теперь и ладно и хорошо, не будь Юфрид, дочь Хельге… Да, она была жадной. Другого слова Кристин не могла подобрать. Если б не это, Кристин не очень огорчало бы властолюбие невестки.
Уже во время жатвы, в первую же осень, с тех пор как Юфрид вошла в их усадьбу женой сына, Кристин почувствовала, что работники и работницы чем-то недовольны, – хотя чаще всего они этого и не высказывали. Но старая госпожа все замечала.
Быть может, и в те годы, когда хозяйкой была Кристин, людям тоже случалось есть ржавую сельдь, сухое и желтое, точно сосновая лучина, сало и протухшее мясо. Но тогда по крайней мере все знали, что в другой раз госпожа уж постарается вволю накормить их чем-нибудь повкуснее – молочной кашей или свежим сыром, а то и попотчевать добрым пивом в неурочное время. А когда в усадьбе на стол подавалось съестное с неприятным привкусом, от которого все же не приходилось отказываться, то все понимали: виной тому домовитость Кристин, запасавшей впрок такое множество всякой снеди, что клети ее ломились от давних припасов. Но зато, когда соседям было туго, припасы в Йорюндгорде выручали весь приход. А теперь люди не очень-то были уверены в том, что Юфрид проявит такую же щедрость, если в округе начнется голод.
Все это гневило свекровь – ей казалось, что подобная скупость порочит честь усадьбы и ее хозяина.
За один лишь этот год Кристин на себе самой пришлось почувствовать, что невестка более всего блюдет собственные интересы. Но это бы еще куда ни шло. Уже к празднику Святого Варфоломея старая хозяйка получила только две козлиные туши вместо полагавшихся ей четырех. Правда, минувшим летом в горах среди мелкого скота свирепствовал падеж, но все же Кристин считала, что это просто срам – выгадывать на убое каких-то двух козлов в такой большой усадьбе, как Йорюндгорд. Но она молчала. И так было со всем, что ей полагалось в усадьбе, – с мясом от осеннего убоя, с хлебом и мукой, с кормом для ее четырех коров и двух верховых лошадей, – она получала либо слишком мало, либо что-нибудь похуже. Кристин чувствовала, что Гэуте было от этого не по себе, что он испытывал стыд, но не решался идти против жены и делал вид, будто ничего не замечает.
Сам Гэуте был таким же щедрым, как и все сыновья Эрленда, сына Никулауса. Но у братьев его щедрость переходила в расточительство. Гэуте же был трудолюбив и довольствовался малым. Ему бы только иметь лошадей, и собак получше да несколько хороших соколов, а в остальном он вовсе не хотел жить лучше, чем простые люди в округе. Но если в усадьбе появлялись чужие, Гэуте радушно принимал всех гостей и щедрой рукой одаривал убогих. Таким вот, по мнению матери, и должен был быть настоящий хозяин. Она считала, что так подобает жить родовитым и знатным вельможам в своих наследственных поместьях в родных долинах: приумножать добро, ничего не расточать попусту, но и не скопидомничать, когда любовь к Богу и беднякам и забота о поддержании чести рода потребуют расходов.