Здесь прекрасно себя чувствовали Митрофаныч и Артем. Здесь устроилась Яна. Здесь даже Звезда нашла себе место. А я?

Один. Некстати. Не на своем месте.

А где оно, это свое место?

Говорят, нужно держаться корней. Я бы хотел, но у меня их нет. Меня ничто нигде не держит. Я как перекати поле: подул ветер, меня понесло. Сменилось направление, меня несет в другую сторону.

Может быть, в этом есть какой-то смысл, но я его не понимаю.

Рыба ищет — где глубже, а человек — где лучше. Нас этому учили со школы, как и другим «народным мудростям». Я ищу, где лучше, а выходит, как у рыбы на мелководье: куда ни ткнись, везде мелко.

Почему так?

Снова захотелось выпить. И снова наползло то ненавистное состояние, когда возникают вопросы без ответа. Вопросы, не требующие ответа. Вопросы, не имеющие ответа.

Я вышел на крыльцо, прикрыл дверь в хату.

Вернуться, что ли, к Митрофанычу, помочь с печкой. Пусть даже ему и не нужна моя помощь.

Не нужна помощь. Я не нужен.

А ведь хотел здесь остаться, планы строил. Зачем, если я ни к чему?

— Здрасьте, дядь Сереж, — окликнули с дорожки.

Я обернулся на голос. По тропинке, вдоль останков хозяйского забора, топал Артем. Бодро махал рукой.

Я кивнул в ответ:

— Опять за дровами?

— Не, — улыбнулся парень, сворачивая на наш двор. — На реку. За коровой.

— Раньше на реку за рыбой ходили, — мрачно ухмыльнулся я. — Теперь за коровами. Куда мир катится?

— Уже прикатился, — поддержал игру мальчишка. — Дальше катится. Айда со мной.

На реку за коровой. Я улыбнулся. Смешно, конечно, но лучше так, чем навязываться.

— А пошли, — кивнул я парню и спустился с крыльца.

Стена золотистого света шла точно по водной глади, вдоль русла. На бег Пышмы сияние не влияло никак. Речка текла обычным порядком. Свет разделял ее на две части. Плотный, непрозрачный. Понять навскидку, насколько широка Пышма, и как далеко отсюда ее противоположный берег, было невозможно. Разве только знать это заранее.

Артем остановился, притаился за чахлыми кустами, на которых болтались последние засохшие листья.

— Здесь будем ждать, — сообщил он почему-то шепотом.

Я кивнул.

Вот значит, как выглядит этот брод, давший новое название поселку. Не только новое название — новую жизнь. Домашняя скотина в проснувшемся мире — это такой козырь в рукаве, о котором даже мечтать нельзя.

За годы спячки домашние животные либо передохли, либо одичали. За считанные дни после пробуждения люди оскотинились. В одичавшем и оскотинившемся настоящем иметь домашнюю скотину, и не иметь из-за этого проблем было сродни библейскому чуду.

Белокаменный Коровий брод доказал: чудеса случаются.

— Долго ждать-то? — спросил я.

Артем пожал плечами. Шепнул:

— Всяко бывает. Иногда недолго, порой дотемна. Но чаще недолго. И всегда в один день.

— А потом чего?

— Чего? Возьмем корову, отведем в коровник. Да вы не бойтесь, она не бодучая.

Не бодучая. Это прошлые были не бодучими. А кто ее знает, какая на этот раз выйдет. Может, оттуда вместо домашней коровы дикий бык припрется. А за светом тут, видно, какая-то временная аномалия. И корова одна и та же. И домашняя. Тридцать лет она прожить никак не могла. Значит, приходит из прошлого.