Ладно, пожелаю в Москву.

— Подождите, — попросил старичок и вышел из кухни, прикрыв за собой дверь.

В коридоре скрипнуло, послышалась какая-то возня, шебуршание.

Я повернулся к Штаммбергеру.

— То есть, надо пожелать и всё? Так просто? Что ж раньше-то ничего не получилось? Я ведь хотел.

— Возможность есть, пожеланий не был сформулирован в момент перехода, — загундосил Вольфганг. — Возможность есть, ваш спутники своими пожеланиями сбивал импульс, размывал сигнал. — Немец встал из-за стола и развел руками: — Возможность есть, теорий ништ работать. Вы идти или оставатся?

— Иду, — кивнул я и поднялся с табуретки.

Дверь распахнулась, в кухню влетел хозяин квартиры с каким-то свертком в руках. Суетливо пихнул его мне в руки:

— Возьмите, молодой человек.

— Что это? — не понял я.

— Тулупчик, — заботливо проворковал Валерий Эфроимович. — В Москве теперь, должно быть, холодно, а вам нельзя хворать.

Старичок отвернулся и украдкой смахнул слезу. Он выглядел сейчас удивительно трогательно. Я крепко обнял старика.

— Спасибо вам, спасибо за всё.

Валерий Эфроимович одернул свой плюшевый пиджачок и махнул рукой:

— Не стоит. Ах, кто бы знал, как я хочу в Москву. Нет, конечно, больше я хочу в Нью-Йорк, но в Москву я хочу тоже.

— Так давайте с нами, — предложил я.

— Ни-ни-ни, — замахал руками старичок. — Я не могу. У меня библиотека. Ничего, придет время, Москва сама придет ко мне. Всем нужны знания.

— В Москве тоже есть библиотеки, — улыбнулся я.

— В Москве были библиотеки. И в Москве не тот народ, чтобы додуматься их восстановить. Нет, послушайте старика: ко мне еще придут. Ступайте, молодой человек.

Кивнув, я перехватил удобнее сверток и шагнул к золотистой стене. Она струилась, переливалась, освещая кухню. Возможно, за ней была Москва, надо только захотеть в нее попасть, и…

Я привычно закрыл глаза, шагнул в свет.

Надо всего лишь захотеть попасть. Куда? И будет ли желание искренним? Вообще, знает ли червоточина, что такое искренность или ее можно обмануть? А вдруг вся эта теория — очередная ерунда?

Янтарь на груди сделался теплым, будто намекая на что-то. Хорошо, понял, будем считать, что это не ерунда. Тогда пусть сама и соображает, чего я хочу. Пусть прочитает мое сокровенное и перенесет меня туда, где будет счастье.

Свет понемногу отступал. Становилось холодно. Подул промозглый сырой ветер.

— Scheißen! — выругался совсем рядом Штаммбергер.

Я открыл глаза и закашлялся. Я готов был оказаться где угодно: в Москве, в Белокаменном Коровьем броде. Да хоть на Берегу Слоновой Кости. Но только не здесь.

По хмурому небу ползли низкие серые облака.

Вправо и влево убегал заснеженный мост, разрезаемый вдоль стеной света. Под мостом застыл скованный льдом Волхов. В стороне, на холме, высилась красно-серая кремлевская стена.

От ворот кремля до реки тянулась вытоптанная дорожка следов. Ближе к воротам жгли костры. Поросль у стен вырубили и выкорчевали полностью. Теперь подобраться к кремлю незаметно стало невозможно.

Ну здравствуй, Господин Великий Новгород. Но почему ты?

Сзади свистнули. Я резко обернулся. На другом краю моста, практически на том же месте, что и в прошлый раз, стоял Толян. Только вместо ТОЗа в руках он зажимал костыли. И правой ноги до колена у Толика не было.