Я подцепил из ближайшей кучи какую-то бульварную книжонку в мягкой обложке. Страницы пожелтели, обложка размякла, заскорузла и была оборвана на две трети. На остатках титула угадывалась фигура крепкого мужчины в очках, несущего на руках спящую или мертвую женщину.

Я усмехнулся и бросил книжку обратно.

— В качестве растопки для печи. Может быть. А так… какой толк от бредней бумагомарак начала тысячелетия? Ладно травник, или библия. Но это.

— Вы неправы, — покачал головой старичок. — Может быть, в этой самой беллетристике каким-то бумагомаракой придуман наш анабиоз и всё, что с нами происходит. История знает немало примеров, когда писатели предугадывали будущее. Но важно даже не это. Пока вы бегаете и думаете о том, что у вас нет электричества и нечего жрать, кто-то должен заниматься воспитанием ваших детей. Кто-то должен объяснить им, что такое хорошо и что такое плохо.

— Мораль изменилась. Что ваши книжки объяснят детям?

— Прости господи, нельзя быть таким окостенелым. Проявите гибкость ума, наконец. Мораль не меняется. Никогда. Достаточно сравнить библейские притчи с законодательством. Книжки научат большему, чем вы думаете. И большему, чем можете научить вы. Вас самих надо учить. Мораль у них изменилась! Вы растерялись, озверели, ничего не понимаете и пытаетесь вывести свое озверелое непонимание в норму. Этого не будет. Придет время, и вы явитесь ко мне за знанием. И тогда я не стану злорадствовать, потому что грешно смеяться над больными и негоже — над выздоравливающими.

Старичок разбушевался. Налился румянцем и теребил бородку.

— Может быть, — сдался я. — Но ведь глупо спорить с тем, что есть голод и множество проблем. Насущных проблем. Проблем выживания. Надо выжить, а потом заниматься всякими библиотеками.

Валерий Эфроимович сверкнул глазами.

— Посмотрите на меня. Я собрал все эти книги один, своими руками. Разве я голодаю или плохо живу? Нет, молодой человек, кто хочет — всегда достигнет цели. А кто не хочет, будет искать отговорки. Сейчас им нет дела до книг, потому что у них голод. Потом им не будет дела до книг, потому что посевные. Потом сбор урожая. Война за урожай с соседями, и так далее и тому подобное. А потом их дети вырастут безграмотными шлимазлами, и они станут искать виноватых в этом. И даже найдут. Всегда находят. Такова человеческая натура: вместо того, чтобы поглядеть в зеркало, мы ищем виноватых на стороне, находим, потому что очень хочется, и бьем их, потому что надо же наказать виноватых. Хорошенькое дельце. Правда, это никому ничего не дает, но пар выпущен, и можно дальше совершать ошибки, виноватого в которых найдут потом.

— Вы как представитель многострадального еврейского народа знаете об этом лучше других, — с улыбкой поддел я Валерия Эфроимовича.

Старичок посмотрел косо, одернул плюшевый пиджачок и сказал с некоторой долей обиды:

— Нет, вы все-таки антисемит.

Старик и вправду жил неплохо. Была в нем какая-то зажиточная жилка. Нет, я не мог назвать его жлобом, но надо было признать, что он умел вести хозяйство и задумывался наперед о таких вещах, о которых я бы подумал только когда жареный петух клюнет в известное место.