Грачев объяснял все это, гримасничая и размахивая руками. Я мог его понять — передо мной разворачивалась масштабная игра, дикая для меня, не до конца еще избавившегося от запаха голода, скрючивавшегося, когда прихватывало живот. Вспомнилось, как отец говорил об отделении лжи от правды, и я спросил себя и честно признался, что идея освободительной армии предполагает игру, в которую было ясно, зачем играть, — и эта игра была совсем новой для меня и потому увлекала.

По рассказам майора, абвер позволил Иванову набирать солдат в лагерях и в марте командировал в смоленский штаб разведки. Там Иванова принял командующий группой армий «Центр» фон Клюге и сообщил, что Русская национальная народная армия включена в абверкоманду-203, ей одобрена символика и определены гарнизоны в Шклове и Осинторфе. Иванов вернулся в Берлин, позвал ужинать Кромиади и за бокалом мозельского убедил старого знакомого стать начальником штаба. Кромиади дали псевдоним Санин, а рано поседевшему Иванову — Граукопф; так же, «Graukopf», назвали и всю армию. Приятели привлекли к делу Сахарова, сына колчаковского генерала, авантюриста, воевавшего в Китае, Уругвае, Аргентине и наконец командовавшего ротой танков во время гражданской войны в Испании — на стороне франкистов. Сахаров блистал под витебским небом крестами и медалями и символизировал героизм. Также с собой прихватили священника, отца Гермогена — не в последнюю очередь из-за того, что тот походил на Николая Второго и вызывал тем самым трепет у солдат, а также намекал на преемственность, мол, мы продолжаем дело царской армии. Абвер и вермахт присоединили к освободителям по офицеру, а командующим назначили полковника фон Геттинг-Зеебурга. Тот сидел в Смоленске и на раздачу сапог беднякам и другие прихоти Иванова с Кромиади смотрел сквозь пальцы. Первую роту набрали в смоленском дулаге. Тогда же и поняли, как агитировать, чтобы привлекать мало-мальски идейных антибольшевиков, а не тех, кто шел только за куском хлеба.

Вообразив карту, я вспомнил, что Осинторф и Шклов находятся почти у границы с Россией и окрестности их напоминают вышегорские места — густые, многокилометровые леса, болота и столь же безразмерные поля. Грачев раскрыл свой планшет и показал на немецкой километровке, что вокруг нас буквально роятся партизанские отряды. При всей приятности Геттинг-Зеебург имел на эмигрантов свои планы. За месяц до нашего прибытия вермахт проводил акцию против генерала Белова и поручил диверсантам проникнуть, переодевшись в советскую форму, взять генерала в плен или убить. Диверсией командовали Иванов и Сахаров, а Кромиади произнес перед бойцами прочувствованную речь, что оружие вам дано лишь для защиты, старайтесь действовать на братьев убеждением. Всем стало ясно, что их ждет настоящий бой, поэтому часть солдат сбежала, а остальным пришлось стрелять в беловцев. Двое суток шли безумные полуслепые бои, никто не понимал, кто в кого стреляет, а Белов скрылся невредимым. Геттинг-Зеебург доложил о храбрости русских частей, хотя из трехсот штыков в казармы вернулась от силы сотня. После той акции Иванов заболел брюшным тифом, и его увезли в Берлин лечиться бульоном с фрикадельками. Ожидалось, что вместо него назначат Кромиади.