Через две недели из следственного изолятора его перевели в тюремную больницу. А еще через неделю его положили сначала в Боткинскую, потом в Институт гематологии.

Но уже ничего не помогало. С гибелью его братьев словно что-то ушло, оборвалось в нем – телесный механизм, порченный радиацией, работавший и так все эти годы на изломе, отказал.

– В конце концов, одно мы теперь знаем наверняка – убийство Марии Шелест не планировалось изначально, – однажды вечером на угрюмого полковника Гущина, уставшего от кляуз и служебных разборок, снизошел стих «поговорить по душам».

Катя только того и дожидалась все это время.

– И началось все это не в мае и не в июне, когда девушка познакомилась с отцом Лаврентием, а гораздо раньше. Когда после смерти Марка Галича огласили его завещание, а там значилось, что его сын Владимир получит все – компанию, фонды, весь капитал – лишь в том случае, если у него появится ребенок, наследник. Там ведь даже срок был установлен в три года, и он истекал. А Владимира Галича к тому времени бросила жена, которую он, по показаниям многих свидетелей, обожал, боготворил. Бросила по причине его… ущербности, скажем так.

– Тогда надо начинать с самого-самого начала, – заметила Катя, – как они – разлученные близнецы – встретились.

– Владимир Галич на допросе, помнишь, говорил, что они встретились с братом уже взрослыми и что это он начал поиски и довел их до конца. А теперь Лаврентий Тихвинский утверждает, что все произошло гораздо раньше, еще в детстве, когда им было двенадцать. Трудно в это поверить, – Гущин усмехнулся. – Но знаешь, я ему верю. Тебе не кажется, что он теперь желает, чтобы мы узнали о нем и его братьях по максимуму, словно пытается создать… оставить их посмертный образ… Слышала ведь записи его допросов. Столько подробностей. И все же поверить в это трудно – в то, что они встретились мальчишками, детьми, как это он называет, позвали друг друга, пошли на зов и встретились.

– Откуда нам знать, как это бывает у них? – спросила Катя. – Федор Матвеевич, вы помните Чернобыль?

– Помню.

– Я не очень хорошо, но тоже. Откуда нам знать, как и что бывает с теми, кто это не только помнит, кто был там. А они, выходит, были.

– Мальчишки, усыновленные в разные семьи, с разными фамилиями, которым не говорили ничего о том, кто они такие и откуда взялись?..

– От Галича не скрывали, что он приемный. А Эдуард Цыпин… он и так многое помнил сам, вы же видели снимки.

Гущин достал из сейфа тот самый… нет, не тот самый, но очень похожий конверт с отсканированными, распечатанными фотографиями – с копиями, так как подлинники следователь Жужин уже приобщил к уголовному делу и хранил у себя.

Гущин положил пакет на стол, не открывая.

– Так вот, эти мальчишки встретились в двенадцать лет, как утверждает Лаврентий Тихвинский. И с тех пор более не расставались. Росли, мужали, поддерживали связь друг с другом. И это было их тайной от всех. Галич, распоряжавшийся деньгами со счетов «Веста-холдинга», обеспечивал братьев – Цыпину выстроил дом, эту виллу, покупал дорогие машины, построил яхту, которую они втроем хотели использовать в дальнейшем, Лаврентию фактически собирался купить приход в престижном районе Подмосковья, церковь строил. Только вот служили они богу Чернобыля, или кто он там… Как там Лаврентий все тогда твердил – демон, демон, – Гущин положил руку на пакет со снимками. – Я тут вот тоже по твоему примеру в книжку божественную решил заглянуть, а там написано: «Бог есть любовь». Это как? А они ведь любили друг друга, эти близнецы-братья, умереть ради друг друга были готовы, и тому у нас множество доказательств.