— А ты — ты же изучал литературу и историю — стал полицейским?

Я пожал плечами:

— В Оксфорде мне оставалось доучиться еще год, осенью я вернулся туда и опять запил.

— От несчастной любви?

— Возможно. Может, воспоминания одолели. По крайней мере, мне все время хотелось напиться, и ничего больше. Некоторое время я тоже раздумывал, не сесть ли мне на рейс в девять девятнадцать.

— В смысле?

— Когда становилось совсем худо, я сжимал вот этот камень — я нашел его где-то в Скалистом краю. — Я показал зажатый в кулаке камень. — Пытался передать боль камню, и он высасывал эту мою боль.

— И как, помогало?

— По крайней мере, на девять девятнадцать я не улетел. — Я осушил стопку. — Вместо этого я прямо посреди осеннего семестра бросил учебу и улетел в Афины. Поработал немного в отцовской фирме, потом поступил в Полицейскую академию. Отец и другие родственники думали, что это у меня запоздалый юношеский бунт. Но я-то знал, что обладаю чем-то особым, даром или проклятием, которое, возможно, принесет пользу. К тому же дисциплина и тренировки в академии помогли мне завязать с… — Я кивнул на бутылку из-под «Узо». — Ну, хватит обо мне. Давай теперь о тебе.

Виктория Хэссел выпрямилась, застегнула чистые альпинистские брюки и недоверчиво посмотрела на меня.

— Во-первых, мне пора на скалы. Во-вторых, вчера в баре я тебе четыре часа рассказывала о себе. Неужели ты и впрямь забыл?

Я с улыбкой покачал головой, тщетно пытаясь вспомнить.

— Я хотел, чтоб ты еще что-нибудь рассказала, — соврал я, понимая, что она меня раскусила.

— Мило. — Она обошла кровать и поцеловала меня в лоб. — Может, потом как-нибудь расскажу. От тебя, кстати, пахнет моими духами. Чтоб ты знал.

— Обоняние у меня никудышное.

— Зато у меня отменное. Но не бойся, примешь душ — и смоешь меня. Давай попозже сегодня встретимся? Ну, пока.

Я подумал, не сказать ли ей, что я спустя два дня после того, как с Калимносом наладилось паромное и авиасообщение, наконец-то забронировал билет до Афин. Впрочем, от этого ничего не изменилось бы, разве что пришлось бы довести игру до конца.

— Пока, Виктория.

Гиоргос заехал за мной за час до вылета. Дорога в аэропорт занимала минут десять-двенадцать, а багаж мой ограничивался ручной кладью.

— Поправились? — спросил Гиоргос, когда я сел в машину.

Ранее я все-таки позвонил в Афины и, сославшись на болезнь, попросил отдать дело в Цицифии кому-нибудь другому.

Я потер лицо.

— Да, — ответил я.

Так оно и было, чувствовал я себя вполне сносно. Вкус у «Узо 12», может, и дерьмовый, однако и похмелье после него легче, чем после «Пицилади». И оно помогло мне забыться. На некоторое время тучи отступили.

Я попросил Гиоргоса ехать медленно — хотел напоследок полюбоваться Калимносом. Тут и впрямь красиво.

— Вы бы весной к нам приехали, когда все в цвету, а горы не такие угрюмые.

— Мне и сейчас здесь нравится, — сказал я.

Когда мы прибыли в аэропорт, Гиоргос заявил, что афинский рейс откладывается, потому что самолета на аэродроме не было. Припарковавшись, он предложил мне подождать в машине.

Мы молча смотрели на Палеохору, каменный город.