«Наверное, просто за то, что Рон двигался слишком медленно или неловко», – подумала она.

Прыжок повторился.

Потом еще раз.

В другой день Тори слышала, как ее мать приказывает Рону быть мужчиной и прыгнуть. Она пошла посмотреть и увидела, как Рон в одном белье карабкается на крышу, придерживаясь за громоотвод. Он был весь в крови и громко рыдал. На этот раз он все-таки пытался сопротивляться, хотя и очень слабо.

– Я не хочу, Шелли, дорогуша! – умолял он.

– Просто сделай это! – говорила Шелли. – Я не собираюсь стоять тут с тобой всю ночь.

И он прыгнул, приземлившись с громким хлопком на гравий прямо голыми ногами.

– Вставай! Еще раз! Ты кусок дерьма, и тебя надо наказать.

Кое-как Рон смог вскарабкаться наверх и снова прыгнуть.

Тори не понимала, как он вообще держится на ногах. Каждый шаг давался ему с трудом. Дело было не только в том, что ему приходилось ходить босиком по битому стеклу, которое мать закопала в яме в саду, или прыгать с крыши и с перил террасы. А еще и в «лечении», которое Шелли оказывала ему.

Тори следила за матерью и отцом, который несколько раз тоже принимал в этом участие, как водитель, проезжающий мимо места аварии и против воли замедляющий ход, чтобы посмотреть. Не то чтобы ей правда было интересно, но она все равно не могла отвести глаз.

Шелли брала с плиты таз с кипящей водой, от которой поднимался густой пар, и несла его в сарай. Тори слышала, как Рон кричал, когда Шелли с Дэйвом заставляли его окунать разбитые и окровавленные ноги в обжигающую воду с отбеливателем.

«Я помню тот запах – самый страшный в моей жизни, – вспоминала Тори годы спустя. – Пахло отбеливателем и разлагающейся плотью, как будто у него варилась кожа. Это был настоящий кошмар. От Рона пахло гниением – протухающим мясом. На протяжении нескольких месяцев. До самого конца».

Хотя состояние Рона ухудшалось, Шелли продолжала гонять его по двору босиком. От прыжков с крыши на гравий у него лопалась кожа на пятках, и оттуда текли кровь и гной.

Она брала бутылку с отбеливателем и поливала раны едким химикатом, говоря, чтобы Рон заткнулся и перестал кричать.

– Да, Шелли, дорогуша, – отвечал он.

Бывало и такое, что она кипятила воду на плите, наливала в ванну и заставляла его опускать ноги туда.

«Однажды вечером вода была такой горячей, – рассказывала Тори впоследствии, – что он обварил ноги и кожа стала клочьями с них слезать. Тогда мама замотала ему чем-то ступни».

В ту ночь, когда у Рона слезла с ног кожа, он в последний раз спал в компьютерной комнате возле дверей в спальню Тори на втором этаже. Девочка, которой тогда было четырнадцать, поняла, что больше он просто не мог подниматься по лестнице. Дальше Рон стал спать или в прачечной, или в сарае, или просто на крыльце. Под повязками его ноги сильно распухли, он почти не разговаривал. Но точно не жаловался.

Годы спустя, когда Дэйву Нотеку сообщили, что отбеливатель разъедает человеческую кожу, он, казалось, был искренне удивлен. Шелли литрами выливала его на Кэти, Рона и даже собственных дочерей. Ни один выезд в магазин не проходил у них без того, чтобы пополнить запасы отбеливателя. Несмотря на все, чему Дэйв был свидетелем, он пребывал в полнейшей уверенности, что его жена никогда сознательно не причинила бы вреда другому человеку.