– Если это в моих силах. – Одинцова обернулась к Бабкину. – Молодой человек… простите, как вас зовут?

– Сергей.

– Сережа, вы не могли бы поставить чайник? Луизу Марковну нельзя оставлять одну с посторонними людьми, она начнет волноваться.

– Конечно!

Бабкин прошел в кухоньку, такую же аккуратную и стерильную, как гостиная. Этот дом, при том, что в нем было много света, отчего-то напоминал нору. Из коридора одна дверь вела в приоткрытую кладовку, где виднелся пылесос и десятки моющих средств на полках, а вторая, по-видимому, в спальню. Бабкин не удержался и заглянул туда. Крошечная комната с громоздкой кроватью и раскидистым фикусом. Между ними стояло ведро с крышкой. Сергей почувствовал, что краснеет. Он вовсе не хотел так близко знакомиться с бытом писательницы Одинцовой.

До него доносился ее размеренный голос. Да, по пути от Михаила Степановича она действительно зашла в кафе и там ее узнала компания, сидевшая за соседним столиком. Они оказались ее горячими поклонниками. Ее так расстроила неудачная встреча, что она поделилась переживаниями с этими приятными людьми.

– Вы запомнили их? – спрашивал Макар. – Не обменивались телефонами? Может быть, встречали кого-нибудь прежде?

Бабкин налил воды в эмалированный чайник со свистком. Плохо дело. Его дурацкая версия, похоже, близка к истине. Если только в кафе нет камер, им в жизни не найти свихнувшегося поклонника Одинцовой.

Нет, с сожалением отвечала писательница, она увидела их впервые. Шестеро или семеро, из них четверо мужчин. Возраст? От тридцати до сорока. Они посочувствовали ей, расспросили о подробностях разговора с Гройсом. У одной из женщин оказалась с собой ее книжка. Она подписала ее и ушла. Ей трудно вспомнить, что это было за кафе – она просто рассеянно бродила по городу и забрела в первое попавшееся на пути.

«Все, дело Гройса можно считать закрытым. Придурок, начитавшийся детективов, внезапно применил одну из удачных идей. Лежит теперь несчастный старик в чужом сарае, расплачиваясь за свою неудачную шутку. – Бабкин убавил огонь под чайником. – Никогда не знаешь, где тебе встретится психопат. Почему бы ему не быть пылким любителем книжек Елены Одинцовой».

Илюшин продолжал расспросы. Но в его голосе Сергей отчетливо улавливал ноты разочарования. Макар тоже все понимал.

На этот раз они проиграли.

– Что ж, спасибо, Елена Васильевна.

– Ну что вы! Мне жаль, что я ничем вам не помогла.

Макар обернулся и поймал на себе взгляд старухи. Лицо оставалось непроницаемым, но глаза, темные ясные глаза жили на этом лице, и в них светился ум. «Ужасно быть заточенным в дряхлом теле, – подумал Илюшин, принужденно улыбнувшись несчастной женщине. – Неизвестно, что хуже: оставаться при этом в сознании или постепенно терять рассудок».

– Сережа, положите, пожалуйста, мяты в заварной чайник, – попросила женщина. – Она на подоконнике, в чашке с водой.

– Сделаю, Елена Васильевна! – откликнулись из кухни.

«Они сейчас уйдут, – понял Гройс. – Заварят чай и уйдут. Пить не станут: этот, сероглазый, не будет навязывать свое общество. Слишком хорошо воспитан».