Я очнулся от крепкого сна, мысли все еще продолжают разматывать клубок решений, как обеспечить Генгаузгуз продовольствием, и лишь потом ощутил, что лежу в постели леди Бланшет, а ее прелестная головка покоится на моем плече.

Ногу она, конечно, закинула не просто мне на живот, а почти на грудь, пышные волосы щекочут лицо. Как я предположил, ее высокая прическа держалась на одной заколке, и когда перед сном вытащила одним эффектным и красивым движением, те освобожденно хлынули целым водопадом на плечи, грудь и спину.

Я попытался осторожно высвободиться, она улыбнулась и прошептала:

— А я не сплю…

— Ну так спи, — посоветовал я строго, — сон крепит здоровье.

Она распахнула глаза, чистые и ясные, лицо уже свежее, в самом деле отоспавшееся, с такой женщиной приятно просыпаться, сказала нежно:

— Ты не груб, каким кажешься… Уверен, что тебе нужно ехать дальше? Любым скитаниям когда-то приходит конец.

— А как же спасать мир? — спросил я. — Вставайте, леди. Скоро завтрак. Опоздаем — нас оставят голодными.

Она села на постели, сладко потянулась.

— Не оставят. Подайте мне вот платье; хорошо, что у него высокий ворот, прикроет пятна, что вы оставили… И зашнуруйте на спине… Нет, без щекотки!

Барон Карлеман встретил нас внизу у лестницы. Леди Бланшет и не подумала смутиться, напротив, посмотрела ясными и чистыми глазами невинного ребенка, а он поклонился, поцеловал ей руку и сказал просительно:

— Леди Бланшет, можно сэра Ричарда похитить на минутку?

Она хитро посмотрела на меня.

— Он как чувствовал, что останется без завтрака… Хорошо, только верните мне его потом. Ваш друг такой… необычный! Как и вы, кстати, сэр Карлеман.

Мы отошли в сторону, лицо Карлемана за ночь стало еще бледнее, глаза покраснели от бессонницы, а под ними повисли двухъярусные темные мешки.

— Что-то стряслось? — спросил я.

Он сказал с тяжелым вздохом:

— Не мог заснуть, хотя для жены и притворялся, что сплю. Душа моя неспокойна, сэр Ричард.

— В чем же?

— Я не из плена бежал, — ответил он сумрачно, — хотя, если бы даже из плена, если дал слово, недопустимо для благородного человека. Я бежал не из мест, где меня карали несправедливо… Я ведь знал, когда убивал мужчин в той чужой деревне и насиловал их жен, что поступаю неправильно! Я знал, что переступаю закон, данный Всевышним, но я все равно делал… хотя мог бы и не делать! Все дело в том, по своей воле человек делает зло или не по своей. Если солдат, выполняя мой приказ, поджигает дом с людьми, то виноват не он, а я, потому что он не может ослушаться.

Я сказал хмуро:

— Вообще-то может, но вы продолжайте, продолжайте.

— Да, — согласился он, — его вина тоже есть, но совсем крохотная в сравнении с виной того, кто отдал такой приказ. Меня никто не принуждал насиловать женщин и поджигать их дома!.. И потому я действительно виноват. И потому попал в ад справедливо.

— Барон, — поинтересовался я с настороженностью, — вы к чему клоните?

Его лицо потемнело, как мне показалось, еще сильнее.

— Сэр Ричард, — произнес он со все возрастающей твердостью, — я думаю, правильнее будет мне вернуться.