– Коли так, тебе судовую рать вести! – решил Салтык.
– За честь почту! – ответил Андрюшка с достоинством. Радость свою постарался не показывать, хотя кто осудил бы его за честолюбие? За доброе дело и честь добра!
Встает Андрюшка Мишнев на свою колею, и колея эта не идет поперек государевой дороги, как раньше, но с нею вместе. Что же так перевернуло лихого шильника? Не находил пока ответа Салтык, но чувствовал, что истина где-то близко и, постигнув ее, он не только Андрюшкину перемену поймет, но и Федькину, и многих других.
Крещеный вогулич Кынча, к примеру, поначалу при Емельдаше вроде скомороха был: суетливый, неприлично многословный, пестрый, как петух. Таких людишек Салтык не уважал – легче тополиного пуха. Но вот оказался Кынча вместо Емельдаша старшим над служилыми вогуличами – и другим стал. Лицом построжал, заговорил медленно, значительно, только по делу. Возле воевод не суетился, как раньше, сам старался управляться со своим бестолковым воинством. На Сосьве-реке все гребцы, взятые из местных вогульских Сортов, оказались под Кынчей, держит их он в руках крепко. Сам съезжает на берег договариваться со старейшинами. Слушаются его старейшины, гребцов выделяют молодых и сильных, сколько Кынча потребует. А тот только ручкой указывает: этим – на тот ушкуй, а тем – на этот. Воевода, да и только!
Кынча-то почему так переменился? Обретенной властью приподнят? Воеводским доверием? Наверно, и это есть, но – не только.
Вовлечение в общее непреоборимое движение, приобщенность к великому делу, перед которым отступает все мелкое, корыстное, – вот что возвышает людей. Когда людские колеи сливаются вместе, то не колея уже получается – широкая дорога!
Салтык поделился своими размышлениями с устюжским воеводой Алферием Заломом. Сей неторопливый и рассудительный муж понравился ему еще при первом знакомстве, в Устюге, мнением его Салтык дорожил.
Помолчал Алферий, пошевелил задумчиво бровями, заговорил медленно, будто размышляя:
– Разные люди у нас, но в чем-то едины. Словно в одной большой ладье. Слово-то какое: Россия! Всех Россия в себя вобрала: и князей, и простолюдинов. Все ей равно служат. Свое место у каждого, своя доля, своя судьба – но в одном. Россия это! Вот ведь как выходит…
Так было сказано слово, связавшее воедино нити давних размышлений Салтыка. Россия! Не только великокняжеская власть соединяет людей, но и глубинное осознание своей Земли. Для государя Ивана Васильевича тоже своя доля, свое место, своя судьба, своя служба – в России и для России. Прав Алфрий Залом, прав!
А Алферий продолжал – неторопливо, задумчиво, как бы заново открывая для себя истинное:
– Ради чего сквозь Сибирскую землю с великими трудами пробиваемся? А? Корысти ради? Чего скрывать – есть и корысть. Но не только… Корысть была у людей и раньше, а сибирский поход только ныне возможным стал, когда Россия сложилась… Москвичи, вологжане, устюжане, вымичи, сысоличи, великопермцы… А вместе – Россия! Так-то вот!