Салтык с удовлетворением отмечал, что Молдан не забыл ничего, что ему было велено сказать. Покладистый старик, благоразумный. А как говорит, как говорит! Будто градоделец каменную стену выводит – каждое слово будто глыба, одно к одному ложится! Недвусмысленно, веско! Истинный князь! Недаром старейшины внимают будто гласу богов!

Между старейшинами сновал Кынча, разодетый как павлин, указывал, кому можно спуститься в ладью и отправляться на берег, а кому остаться. Слушались его беспрекословно, только те старейшины, на которых останавливался указующий перст Кынчи, обреченно склоняли головы.

Спустя малое время судовой караван покинул Березовый городок. Скудно дымились угасающие костры. Молчаливая толпа югричей провожала глазами суда, увозившие их старейшин и молодых воинов.

Салтык спустился в каморку к князю Курбскому:

– Жаль, конечно, что Пыткей не дался в руки. Но заложники с Сосьвы-реки у нас есть. Старейшин здесь тоже уважают. Чаю, по сей реке тоже пойдем мирно…

Курбский тоскливо смотрел сквозь оконце на низкое серое небо, снова заморосившее дождем. Сказал невпопад:

– На святого Лупа [97] овес морозом лупит, так, что ли, на Руси говорят? – И, встретив недоуменный взгляд воеводы, разъяснил: – Я к тому, что, если в Руси зазимье скоро, тут вовсе зима нагрянет. Спеши, воевода, спеши. Иначе погибель всем…

– Не погибнем, князь. Не те у нас люди, чтобы с ними погибнуть!

– А какие?

Вопрос князя остался без ответа. Салтык не знал, как выразить словами то ощущение уверенности, которое он испытывал. Да и нужны ли слова?!

Люди – как реки.

Жизнь человеческая похожа на речное течение – то мощное и ровное, то прерывистое, ломающееся от быстрины к застойному омуту, от спокойного плеса к перекату.

Облик реки меняется от струйно-текущего ручейка до величавого устья. Так изменяется и человек, перелистывая книгу жизни: от юности к возмужанию, от возмужания к зрелости, от зрелости к мудрой старости.

Бывает и наоборот: сломленный несчастным случаем, чужой недоброй волей, собственным постыдным слабодушием или низменными страстями, домучивает неудачник тоскливые дни свои, презираемый и не нужный никому. Однако и реки не всегда вливаются в моря или питают своими водами лоно реки-матери. Исчезают иные реки в песках, пересыхают под палящими лучами солнца, и только изрезанное старческими морщинами трещин лоно таких рек немо свидетельствует о былой жизни воды, вызывая горькое разочарование у жаждущего путника.

Одна и та же река представляется человеческому взгляду по-разному. Реку могут называть свирепой, когда она пробивается пенистыми водоворотами сквозь горные теснины, и ласковой, если она разлилась солнечными плесами по равнине; гнилой, когда она принимает в себя вонючую ржавчину болот, и родниково-чистой, если спокойно бежит по песчаному ложу.

Так и человек поворачивается разными гранями души и разума на крутых поворотах жизненного пути, в непредсказуемых чередованиях высоких помыслов и себялюбия…

В пестрой будничной круговерти люди редко приглядываются друг к другу; порой им кажется более важным сиюминутное в человеке, чем то, каким образом пришел человек к жизни такой и кем станет. Чтобы проникнуть в сущность человека, нужно иметь время для отстраненных размышлений.