— Альвева, покайся! Покайся, если чувствуешь за собой вину! Покайся и это прекратится, — объяснял я девушке снова и снова, ходя кругами вокруг нее, — Если ты не виновата, то я готов вылечить тебя и содержать пожизненно за ошибку ордена! Я обещаю тебе золото, только не молчи!
Она молчала… Кричала от боли, плакала, но молчала! Да что с ней такое?
— Ребята, я на такое не пойду! Я не собираюсь лезть под стол! — спорил Люцифер, читая список требований. — Я не согласен! У меня еще есть дьявольская гордость! Там грязно и сквознячок!
— Полезай!!! — хохотнул Бельфегор. — А мы посмотрим! Сам проспорил!
— А может я верил в Тусю… Ничего, Туся, я потом отыграюсь! — обиделся Люцифер, перечитывая список дел.
— Святой, вы задали на одной пытке больше вопросов, чем описано в уставе святого ордена. Вы должны выбрать более болезненную, — почти заикаясь проговорил писать и спрятался за бумагами. А потому уже оттуда добавил. — Может, у нее дьявол отнял возможность говорить? Может, ей распятием клеймо поставить? Говорят, что так одержимость проходит.
Я глубоко вздохнул… Никогда не жалел о том, что писал сам… Устав всегда был моей гордостью и, как я считал раньше лучшим творением… Что же сейчас не так? Почему не так?
— Палач! — позвал я, закрывая дверь пыточной и ища его взглядом. Он нашелся довольно быстро. В самом конце коридора, мужчина стоял на коленях и молился. Когда я окликнул его, он рывком поднялся и побежал ко мне, — Перевяжи на клеймение.
— Господь, милостивый! — прошептал палач и чуть не сполз по стене, затравленно оглядываясь на меня, — Святой Антоний, неужто самостоятельно сдвинули? Как же получилось-то так?
— С божьей помощью, — ответил я, выходя из допросной в коридор, глотнуть свежего воздуха и прогуляться, — Без меня ничего не делать! Кто попробует оспорить мой приказ — убить на месте!
Глава двенадцатая
Я решил пока не возвращаться в допросную и дать Альвеве время на раздумья. Никогда не любил пытать, но долг инквизитора обязывал меня делать и не такие вещи… Может, проверить Мораиса? Я направился в конюшни. Люди ордена, которые попадались на моем пути шарахались в страхе от меня, боясь, что мой гнев распространится и на них. Глупые.
— Благослови, святой, — ко мне подошел Логот. Он явно нервничал и комкал в руках коричневую рясу, — Каюсь и прошу о прощении моей грешной души, Антоний. Индульгенция уже не дает такой надежды на спасение, как раньше… Тяжело мне… Отпусти грехи, святой… Да не оставит нас Господь в день суда страшного.
Я смотрел с непониманием на брата святого ордена, пытаясь понять, в чем таком страшном он решил покаяться? Логот смиренно опустился на колени и склонил голову, ожидая моего благословения. Что-то внутри меня подсказывало, что здесь что-то не так…
— В чем грехи твои? — поинтересовался я, прежде чем опустить ему на голову свою руку и дать благословение, — Покайся передо мной и ликом Господа нашего. Он не бросает покаявшихся и дарует им прощение…
Логот молчал, а предчувствие чего-то неправильного укреплялось с каждой минутой. Инквизитор поднял на меня непонимающий взгляд и встретился с моим. Брат поджал губы и поднялся с колен, стараясь не смотреть мне в глаза.