В доме в Холодном переулке наступал обычный вечер, Анна неторопливо натянула джинсы и свитер, купленные для нее этой высокой молчаливой женщиной, которую все в доме звали чудным именем Лели. Имя это Анне до крайности не нравилось — фальшивое какое-то, точно для куклы. Поэтому она никак ее не звала, предпочитая обращаться «Вы».

Слегка покачиваясь, подошла к зеркалу. Что это? Кровь на щеке? Оцарапалась, что ли? Нет, это вот что: просто мазнула во сне. Она засучила рукав свитера. Кровь вытекла из этих вот маленьких ранок на сгибе локтя. Делавший ей укол забыл приложить к ранкам ватку со спиртом. Она поплелась в ванную. Дверь в комнату Олли была приоткрыта — там пел Армстронг. Анна не стала туда заходить, даже не стала смотреть, в комнате Олли или нет. Она шла в ванную смывать кровь.

Олли стал ее соседом недавно. После ссоры с Данилой он переселился в одну из комнат второго этажа, устроив себе постель на диване. Он все еще неважно себя чувствовал, температура держалась самая отвратительная: 37,5. Кашлял, грустил, плохо ел и почти не разговаривал с Анной. С Данилой, впрочем, он вообще не разговаривал. Даже не садился рядом с ним, когда ужинали или обедали в столовой.

Она смыла кровь, затем решила почистить зубы — во рту был отвратительный привкус. Выдавила пасту из тюбика, но, едва попробовав, тут же выплюнула ее в раковину. Ее начало тошнить. Так было всегда после приема наркотика. Иногда ее выворачивало с обычной холодной воды. В ванну заглянула Лели.

— С тобой все в порядке?

— Да. — Анна держалась за край раковины. — Голова только кружится.

Женщина ничего не сказала больше, скользнула по фигуре девушки равнодушно-ласковым взглядом и ушла.

Они все здесь были с ней ласковы. Все. Анна закрыла глаза, борясь с головокружением. За всю ее жизнь с ней никто так не обращался — так вежливо, так предупредительно. Ей очень нравился этот дом, нравились его обитатели. Нравилось все. Раньше она слышала от многих — вот, мол, появились какие-то богатые, которые живут очень хорошо, бесятся с жиру, пьют и едят, когда и сколько хочется, носят красивую одежду, чудесно пахнут и совсем, совсем не ругаются матом. Но ей прежде казалось, что все эти рассказы — просто обычная лажа, брехня, лживая людская сказка. Теперь же она знала — нет, не сказка, все правда. Они действительно живут, эти богатые. И они вежливые, ласковые и странные. Это словечко она сразу взяла на вооружение, едва только переступила порог этого шикарного, на ее взгляд, дома.

Странным здесь было все — от обитателей до мебели. Ну что ж? Они ж богатые, они ж должны беситься с жиру. Пусть лучше так, чем... Она вспомнила посетителей стриптиза на Божедомке, всех этих озабоченных доходяг, сходящих с ума от золотого дождя. Среди них тоже встречались люди не бедные. А вот бесились же. И как! Ей все, помнится, не давала покоя мысль: ну если они так любят это, то почему не идут работать смотрителями общественных туалетов? Вон в вокзальном на Павелецком такого дождя можно насмотреться и нанюхаться, даже захлебнуться им можно — все бесплатно!